— Спасибо, брат Мёрдоу, — громко перебил его епископ Ричард, — не нужно продолжать. Вы требуете, чтобы женщину проверили на наличие клейм дьявола.

— Да, милорд епископ, чтобы, так сказать…

— Хорошо, довольно, вы ясно выразились. — Епископ осмотрелся: — Мать Сесилия здесь?

Настоятельница сидела сбоку на скамье с сестрой Юлианой и несколькими пожилыми монахинями. Полоумную Нелл не могут осматривать мужчины, это в отдельном помещении сделают женщины и доложат о результатах. Естественно, для данной процедуры выбирали монахинь.

Керис не завидовала им. Большинство горожан мыли руки и лицо каждый день, а пахнущие части тела — раз в неделю. Целиком мылись в лучшем случае дважды в год — это было необходимое для здоровья, хотя и опасное действо. Но Полоумная Нелл вообще вряд ли когда-нибудь мылась — лицо грязное, руки перепачканы, пахло от нее, как от навозной кучи. Сесилия встала. Ричард распорядился:

— Пожалуйста, отведите эту женщину в отдельную комнату, снимите с нее одежду, внимательно осмотрите, вернитесь и правдиво изложите, что обнаружили.

Монахини тут же встали и подошли к Нелл. Сесилия мягко заговорила с несчастной и ласково взяла ее под руку. Но Полоумная что-то поняла и вывернулась, раскинув руки. Монах Мёрдоу закричал:

— Вон! Я вижу! Вижу!

Сестры вчетвером удерживали Нелл. Мёрдоу торжествовал:

— Не нужно снимать с нее одежду. Посмотрите под правой рукой.

Нелл опять стала извиваться, бродячий проповедник подошел к несчастной и задрал ей руку вверх.

— Вот! — воскликнул он, указывая на подмышку.

Толпа хлынула вперед.

— Вижу! — крикнул кто-то.

— И я! Я тоже вижу! — послышались голоса.

Керис видела лишь обычную, поросшую волосами подмышку, и вовсе не собиралась рассматривать бедняжку, считая это унизительным. Нуда, наверное, у Нелл там родимое пятно или родинка. У многих такие пятнышки на теле, особенно у пожилых.

Архидьякон Ллойд призвал публику к порядку, и Джон Констебль дубинкой оттеснил толпу. Когда все стихло, Ричард встал.

— Полоумная Нелл из Кингсбриджа, я нахожу, что ты повинна в ереси. Тебя привяжут к телеге, проведут по городу и высекут, затем отведут к развилке дорог, которая носит название перекресток Висельников, где повесят за шею, чтобы ты умерла.

Толпа ликовала. Керис, негодуя, отвернулась. При таком правосудии ни одна женщина не может жить спокойно. Защитница возмущенно посмотрела на терпеливо дожидавшегося ее Мерфина.

— Ладно, — мрачно буркнула она. — Чего тебе?

— Дождь перестал. Пойдем к реке.

Монастырь держал пони для пожилых братьев и сестер и несколько ломовых лошадей для перевозки грузов. Они вместе с лошадьми состоятельных гостей стояли в каменной конюшне на юге аббатства. Кухня, что располагалась по соседству, брала оттуда солому.

Ральф со свитой графа Роланда ждал хозяина. Лошади были оседланы и готовы к двухдневному путешествию обратно в замок Эрлкасл возле Ширинга. Сквайр, удерживая под уздцы своего гнедого Грифа, прощался с родителями.

— Не знаю, почему лордом Вигли сделали Стивена, а мне так ничего и не дали, — говорил он. — Мы ровесники, он держится в седле, фехтует, бьется на турнирах ничуть не лучше меня.

При каждой встрече сэр Джеральд с надеждой задавал ему одни и те же вопросы, и каждый раз Ральф невольно огорчал родителя. Было бы легче переносить свое положение, если бы отец не так явно жаждал его возвышения.

Молодой Гриф был простой верховой лошадью — одиночному сквайру не полагался дорогой военный конь, — но Ральф любил гнедого, который всегда слушался хозяина на охоте. Гриф разнервничался из-за сутолоки у конюшни, ему не терпелось отправиться в путь. Фитцджеральд пробормотал ему в ухо:

— Спокойно, дружок, скоро разомнешь ноги.

Услышав знакомый голос, конь успокоился.

— Будь начеку, не упусти случая угодить графу, — наставлял сэр Джеральд. — Тогда он вспомнит о тебе, когда представится возможность.

Это все прекрасно, думал Ральф, но реальная возможность представится только в бою. Правда, за эту неделю вероятность войны стала чуть больше. Сквайр не присутствовал на встречах Ширинга с торговцами шерстью, но разузнал, что купцы согласились одолжить денег Эдуарду. Они очень хотели, чтобы король решительно пресек французские рейды у южных берегов. А Ральф очень хотел отличиться и постепенно восстановить фамильную честь, утраченную десять лет назад, — не столько ради отца, сколько во утоление собственной гордыни.

Гриф бил землю копытом и мотал головой. Чтобы успокоить его, Фитцджеральд начал ходить с ним взад-вперед, а отец тащился следом. Мать стояла в стороне. Ее беспокоил сломанный нос сына.

Вместе с отцом Ральф прошел мимо леди Филиппы. В удобной обтягивающей одежде для длительных поездок, подчеркивающей полную грудь и длинные ноги, она твердой рукой держала под уздцы резвого скакуна и говорила с мужем, лордом Уильямом. Сквайр всегда подыскивал предлог заговорить с ней, но часто без толку: он для нее просто один из свиты свекра, леди никогда не заговаривала с ним без надобности. Филиппа улыбнулась мужу и с притворным упреком легонько пихнула в грудь. В душе у Ральфа вскипела обида. Почему же не с ним она делит эти минуты нежности и близости? Ведь дело только в том, что у него, в отличие от Уильяма, нет сорока деревень. Всю жизнь он к чему-то стремится, когда же наконец чего-нибудь добьется? Сын прошел с отцом до конца двора и повернул назад.

Из кухни вышел однорукий монах. Ральф застыл, увидев мучительно знакомое лицо, но не мог вспомнить. Секунду спустя узнал: Томас Лэнгли, рыцарь, десять лет назад схватившийся в лесу с двумя воинами. С тех пор сквайр, в отличие от Мерфина, не видел этого человека. Вместо дорогой рыцарской одежды на нем теперь была коричневая ряса, а на голове — тонзура. Лэнгли немного пополнел, но сохранил воинскую выправку. Когда Томас проходил мимо, Ральф небрежно сказал лорду Уильяму:

— Вот он — тот таинственный монах.

Уильям вскинулся:

— Что ты хочешь сказать?

— Теперь, наверно, брат Томас, некогда бывший рыцарем. Никто не знает, что привело его в монастырь.

— Черт подери, что тебе о нем известно? — В голосе Кастера послышалась угроза, хотя Ральф не сказал ничего обидного.

Может, у него плохое настроение, несмотря на нежности красивой жены. Сквайр пожалел, что затеял этот разговор.

— Я как раз был здесь, когда он появился. — Фитцджеральд помедлил, вспоминая клятву, которую они принесли детьми. Из-за этой клятвы, а также необъяснимого раздражения Уильяма он не сказал всего. — Рыцарь приплелся в город, истекая кровью. Ни один ребенок такого не забудет.

— Как интересно. — Филиппа посмотрела на мужа. — Ты знаешь, что с ним тогда случилось?