— Да нет же, нет, — Шура пропустила мимо ушей явный намек на ее вчерашнее «недостойное» поведение, когда она попросила автограф у Марии Котовой, — тут другое. Помните, позавчера, когда вас не было, сюда заходила женщина, ну, ругаться с вами из-за племянницы, которую вы, по ее словам, избили? Помните?

— Да никого я не избивал! — взорвался Рогов.

— Ну я же сказала — по ее словам… Да речь же не об этом. Вы помните, как я ее вам описывала?

— Помню, — скривился Рогов, — по методу Шерлока Холмса.

— Да ладно вам, — обиделась Шура, — какой бы ни был метод, но Кучеров сегодня вспомнил, что у Столетовой была знакомая, точно попадающая под это описание… Все-все: возраст, внешний вид, манера себя вести, а главное, наколка на левом запястье. Он сказал, что у нее наколка в виде буквы «эс», а я назвала ее подковой. Но ведь букву «эс» можно принять и за подкову. Если это совпадение, то…

— Стоп… — прошептал Рогов. Вид у него при этом был такой странный, что Шура стала опасаться за его психическое состояние. — Стоп, — повторил он и закрыл глаза, губы его безмолвно шевелились…

— Вам плохо? — с опаской спросила Шура. Рогов открыл глаза, показавшиеся Шуре совершенно бешеными, и произнес замогильным голосом:

— Кучеров еще что-нибудь про нее вспомнил? Например, как ее зовут и где она живет?

— Н-нет, — замотала головой Шура, — но я подумала, что если она тетка той девицы, то ее можно найти через…

— Меня не интересуют ваши мысли, — истерическим тоном оборвал ее Рогов, — меня интересуют только факты! — С этими словами он насмерть вцепился в телефон и принялся с остервенением накручивать диск, бормоча себе под нос:

— Думала она, видите ли, мыслительница, Спиноза…

Шура жестоко обиделась. Она не знала, что Рогов злится на себя и себя же кроет последними словами за то, что не сразу схватился за кончик заветной ниточки, а это была именно она, он уже не сомневался. Женщина, женщина с татуировкой на запястье. Ее видели и Кучеров, и Лоскутов. Что касается Шуры Тиуновой и ее знаменитых дедукции и индукции, то, похоже, это был первый случай, когда он готов был с ними смириться.

* * *

Искомую даму с татуировкой звали Светланой Петровной Бельцовой. Этой информацией Рогов разжился в отделении милиции, в котором было заведено дело на ее племянницу. Ту самую начинающую грабительницу, оглушенную фолиантом Алены Вереск в дежурном магазине. Там же ему любезно сообщили адрес, по которому проживала вышеупомянутая Светлана Петровна, а проживала она в Новых Черемушках в одной из последних, предназначенных на снос «хрущевок». По крайней мере, поблизости там был вырыт огромный котлован, а деревья предусмотрительно срублены под корень. А перед самым входом в подъезд простиралась огромная и, очень похоже, никогда не просыхающая лужа. Рогов отнесся к неожиданному препятствию философски и спокойно прошлепал по грязной, в разводах машинного масла водице. Шура замешкалась на краю лужи в своих модельных лодочках, после чего, мысленно попрощавшись с ними, решительно двинулась вперед.

Квартира номер четыре находилась на первом этаже за хлипкой, обитой старым дерматином дверью, рядом с которой кто-то вывел черной краской корявые буквы «Спартак» — чемпион», а чуть ниже еще кое-что непечатное. Рогов вспомнил, что в его собственном подъезде была идентичная надпись, только зеленой краской, и нажал на дверной звонок. Палец от кнопки он оторвал не сразу, сначала насладился пронзительным дребезжанием, доносившимся из квартиры. Однако ни шаркающих шагов, ни бдительного «Хто тама?» за этим не последовало. Тогда Рогов повторил звонок, потом позвонил еще раз.

— Похоже, там никого, — задышала ему в левую лопатку Шура.

— Это вам, конечно, женская интуиция подсказывает? — едко осведомился Рогов и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, ткнул в кнопку звонка квартиры номер два.

Предусмотрительно прикрытая на цепочку дверь робко приоткрылась, и на Рогова с опаской глянул подслеповатый старческий глаз.

— Чего вам?

— Не знаете, где ваша соседка?

— Не знаю и знать не хочу! — Дверь оглушительно захлопнулась.

Задетый за живое Рогов опять нажал на звонок. Дверь снова приоткрылась, но глаза он не увидел.

— Вы чего хулиганите? — пожаловался плаксивый голос и пригрозил:

— Сейчас милицию вызову!

Рогов молча сунул в узкую щель удостоверение и повторил свой вопрос. На этот раз ему торопливо ответили:

— Наверное, на рынке торгует, где ж еще…

— На каком именно?

— На Черкизовском…

— Спасибо, вы очень любезны, — пробормотал Рогов, и дверь тихонько прикрылась.

— Вряд ли мы найдем ее на рынке, — вздохнула Шура — как будто бы он сам об этом не догадывался — и первой вышла из подъезда.

Рогов же решил попытать счастья еще в одной квартире — третьей. Там ему открыла приветливая молодуха, выпустившая из квартиры на лестничную площадку такие вкусные кухонные запахи, что Рогов с особенной остротой почувствовал свое холостяцкое сиротство. И женщина была вся такая уютная и аппетитная, что ее хотелось расспрашивать долго и подробно, и не только по существу дела. Может, он так бы и поступил, если бы не тревожный зов запыхавшейся Шуры:

— Юрий Викторович, Юрий Викторович! Он досадливо поморщился и обернулся. Его помощница на редкость комично покачивалась на высоких каблуках своих промокших лодочек.

— Ну что там опять? — выдохнул он устало.

— Через окно видны чьи-то ноги — — сообщила Шура и шмыгнула носом.

— Что? — не сразу понял Рогов.

— Там дети ходили под окнами… Ну, я тоже решила… Заглянула в квартиру Бельцовой, а там кто-то на полу лежит. По крайней мере, ноги видны. По-моему, женские…

— Отлично, — буркнул Рогов, — только этого мне и не хватало для полного счастья.

«…Влад только что вышел из-под душа. Вокруг его загорелых бедер было обернуто махровое полотенце, густые волосы небрежно взлохмачены, а на бронзовом торсе блестели капельки воды…»

Мура откинула голову, полюбовалась запечатленным на экране дисплея потоком сознания, пробормотала в задумчивости: «капельки воды, капельки воды…» — после чего вдохновенно отстукала продолжение: «в которых отражалось все счастье мира». Потом вспомнила, что, кажется, уже использовала это замечательное сравнение в предыдущем романе «Поцелуй на прощание». Только там «все счастье мира» отражалось не в капельках воды, а в бисеринках пота… Нет-нет, пожалуй, даже не в бисеринках, а в глазах… Точно, в глазах «цвета загустевшего меда»! Мура вздохнула и, нажав на соответствующую клавишу, стерла уже написанное. М-да… Муки творчества, о которых благодарные читательницы даже не подозревали, принимали поистине космические масштабы.