Услышав какой-то шорох, он оглянулся, смутно надеясь увидеть ее, он мгновенно представил, как она войдет сейчас и скажет, что ужин готов и что она подогревала его уже три раза, но никто не вышел, зато раздался пронзительный и неотвратимый звонок в дверь. «Началось».

Но, уже подходя к двери, он подумал, что смерть Геры – плод его разыгравшейся фантазии, вызванный страхом потерять ее. Мысль эта оказалась настолько ясной и отрезвляющей, что Миша, облегченно вздохнув, пошел открывать. Он даже не посмотрел в глазок, настолько был уверен, что вернулась именно Гера. Кому же еще звонить в такое время?! Но когда он увидел Машу, ему стало нехорошо.

– Можно я переночую у тебя? – Маша уверенно вошла, разулась и вопросительно взглянула в глаза своему жениху, который почему-то выглядел растерянным и бледным. – Только, пожалуйста, ничего не спрашивай, меня снова начнут разыскивать. Позвони папе и скажи, что я все это время была у тебя.

– Но я уже был у вас. Хорошо, не переживай, сейчас что-нибудь придумаем.

Он позвонил Руфинову и сказал, что Маша нашлась, что она сейчас у него и потом все объяснит. Маша тем временем села в кресло, где не так давно сидела Анна и шантажировала Мишу, достала как ни в чем не бывало из сумочки пистолет и положила его на стол. Хорн не спускал с нее глаз.

– Ты очень изменилась, Маша.

Он сел напротив нее, и ему почему-то показалось, что перед ним сидит Анна, что вот сейчас она швырнет пепельницу в шкаф.

– Изменишься тут, – возмущенно, словно очнувшись, произнесла Маша, и слезы заблестели в ее глазах. – Все кругом врут. Меня окружают одни обманщики. Я ничего не понимаю. У меня такое чувство, будто я всю свою небольшую жизнь спала и поэтому совершенно не разбираюсь в людях. Может, хоть ты окажешься тем единственным человеком, который будет до конца честен со мной. – Она подняла на него свое нежное, заплаканное лицо. – Не могу понять, зачем меня обманывать, ведь я никому не сделала зла. Вот, к примеру, ответь, кому понадобилось увозить меня тогда на белой машине? Ведь это был не ты? Но мне же все это не приснилось, я же не сумасшедшая? Представь, сегодня я совершенно случайно оказалась в том самом доме, где меня держали, но проворонили. Митя, оказывается, живет именно в этой квартире. Или нет, давай все по порядку. Я виновата перед тобой. Я сейчас расскажу тебе кое-что, после чего ты ни за что не захочешь на мне жениться. Миша, я полюбила одного человека, мне показалось, что и он тоже любит меня, но он… у него роман с мачехой, а еще он встречается… с кем бы ты думал? С Герой!

– Что? Что ты сказала?

– Митя сейчас у нее. То она к нему приходила, а теперь он к ней, они словно голубки, а меня вроде и не существует. – И Маша заплакала, упав грудью на пистолет.

Хорн взял ее за плечи.

– Так, значит, она жива?

– Больше чем жива. Если бы ты видел, как они ворковали! Он, как вошел, сразу поцеловал ее, я видела, потому что пряталась в кладовке – я постоянно куда-то прячусь, как воровка или преступница, – но Гера…

– Успокойся, главное, что она жива. Я ведь тоже не чист перед тобой. Понимаешь, Гера – моя бывшая жена, она глубоко несчастный человек, совершенно запутавшийся в жизни. В свое время я застал ее с неким Дождевым.

– Как? Не может быть! Значит, вы развелись из-за Мити? Но тогда непонятно, почему ты считаешь, что она несчастна?

Но Хорн, вместо того чтобы ответить, сам задал вопрос:

– А ты, значит, тоже любишь Дождева? Художника?

– Художника.

– Нет, этого не может быть. И Гера, и ты – вы все влюблены в этого Дождева? За что ты его полюбила, что в нем такого особенного?

– Не знаю, я случайно познакомилась с ним в Кукушкине, под дубом, а потом мы провели ночь на моей даче. Миша, умоляю, не рассказывай никому. Я сейчас не в себе и могу наговорить о Мите все, что угодно, но мне нельзя верить. Я все равно люблю его. – Она достала платочек и вытерла слезы. – А ты по-прежнему любишь Геру? (Он кивнул.) Понимаю, она очень красивая, ее нельзя не любить. Что же делать, Миша?

Вместо ответа Хорн отвел ее в ванную, посоветовал умыться и успокоиться, а сам пошел на кухню, где разогрел приготовленное Герой мясо.

– Ты будешь шампанское? – спросил он Машу из кухни, радуясь, что Гера жива.

– Не слышу!

Маша вышла из ванной в черно-красном, до пят, халате Хорна и сказала, что раз уж она встала на скользкую тропу и ей теперь нечего терять, то она, конечно же, будет шампанское. После третьего бокала Хорн рассказал ей о Гере.

– Значит, это она так вкусно готовит? Послушай, если бы она тебя не любила, то готовила бы Мите. Собственно, что им мешало жить вместе? У него такая огромная квартира.

Хорн, вспоминая тот день, когда застал Геру в дождевской квартире, попытался угадать, который из мужчин был Митей.

– Он такой высокий, черноволосый и волосатый?

– Нет, что ты, у него светлые волосы, и он совсем не волосатый, он еще мальчик.

– Странно, ну да ладно, Машенька, давай выпьем за нас, я рад, что признался тебе во всем.

– Значит, ты меня не любил? – Маша горько усмехнулась. – Да?

– Почему же, любил по-своему, я бы мог с тобой жить. Может, это была бы и не страсть, а что-то другое, но я всегда волновался при встрече с тобой, ты казалась мне такой недоступной, загадочной, несегодняшней, что ли. И не скрою, ты же все-таки дочка Руфинова, а это тоже заставляло относиться к тебе как-то особенно.

– Так, может, и не надо любить? Любить – это, Миша, очень тяжело и хлопотно. С тех пор как я встретила Митю, я постоянно нахожусь в напряжении, думаю о нем, вспоминаю каждую минуту, проведенную с ним. И еще – ревность. Ревность лишает всякого покоя. Я вот сейчас выпила, и мне стало немного лучше, но только плакать почему-то хочется. Уложи меня, пожалуйста, в постель, может, я усну?..

Миша проводил ее в спальню, где еще недавно мысленно прощался с Герой, постелил ей постель, укрыл одеялом, а когда убедился в том, что Маша уснула, оделся и вышел из дома.

Он поехал к Гере. Она была одна.

– Где Дождев?

Гера села на диван, прикрыла ноги пледом и очень спокойно ответила, что Дождев только что ушел.

– Я пришел, а тебя нет, как это понимать?

Хорн сел рядом, едва сдерживаясь, чтобы не обнять ее. Что-то случилось с ним за этот вечер, он словно увидел другую Геру, быть может, несколько отдалившуюся от него, но переполненную тайной, делавшей ее еще более притягательной.

– Я должна тебе что-то сказать, Миша, – она подняла на него блестящие зеленые глаза с чернильными каплями расширенных зрачков, и губы ее задрожали, – ты должен выбрать: я или Маша. Я не буду выбрасываться из окна, я еще молода и полна сил, но ведь ты ведешь себя по отношению ко мне еще хуже, чем Вик. Сегодня у меня необычный день, я решилась рассказать Мите правду и расстаться с тобой. Вик – негодяй, и у меня есть доказательства, а что касается тебя, то мне тебя просто жаль. Маша любит Дождева, а он любит ее. Понимаешь, они не такие, как все, но они созданы друг для друга. Ты же сам мне рассказывал, что Маша долгое время жила в изоляции, ей трудно во всем разобраться, а Митя… Митя – художник, и этим все сказано. Не надо им мешать. Я сегодня ждала тебя, приготовила ужин, но потом ты позвонил, и мне стало так плохо, так плохо. Если ты меня простил, то зачем же так мучить, а если нет, то непонятно, зачем было оставлять меня у себя, я же не вещь какая.