враждебных лагеря. В один вошли те, кто считал неандертальцев вполне способными к поведению, которое ранее приписывалось только предкам, в другой — их противники. Последние, во главе с Мелларсом, утверждали, что либо культура была привита неандертальцам в ходе контакта с предками, либо они выменивали «современные» предметы у недавно прибывших людей. В любом случае они не могли создать артефакты без посторонней помощи. Борьба между этими двумя лагерями продолжается и по сей день[311].

От того, принадлежала ли шательперонская культура исключительно неандертальцам, а ориньякская — предкам, всецело зависит дискуссия о том, встречались ли неандертальцы с предками в Западной Европе в период между 40 и 35 тысячами лет назад.

Рисунок 10. Череп из карьера Форбса, обнаруженный в Гибралтаре 3 марта 1848 года, за 8 лет до открытия долины Неандерталь

Мы уже договорились, что не знаем, кем были создатели ориньякской культуры, и лишь несколько объектов позволяют нам говорить о том, что шательперонская культура была делом рук неандертальцев. Из всего, что мы знаем, можно заключить, что две культуры созданы одной популяцией или другой или же обеими, а может быть, и протопредками. Обнаружение ориньякских артефактов в шательперонских археологических слоях не обязательно означает, что неандертальцы обменивали или копировали то, что, как они видели, делали предки. Могло даже случиться, что какая-то группа людей сменила изготавливаемые инструменты в ответ на изменения окружающей среды, как это сделали ориньякцы в долине Везер. Так что обе концепции — и та, согласно которой неандертальцы могли делать свои собственные верхнепалеолитические инструменты и украшения, и та, которая гласит, что они получили их от предков, — это воздушные замки.

Несоразмерные потуги, направленные на выискивание нескольких орудий и радиоуглеродных датировок, зачастую среди музейных экспонатов, откопанных столетием ранее в тонких слоях в нескольких пещерах, создали ложное впечатление, что к решению этой проблемы причастна высокая наука. На самом деле столь напряженные усилия лишь дальше уводили от истины. Реальность, возможно, была намного проще. Совпадение ли, что все переходные и ранние верхнепалеолитические культуры граничили с кромками холмов и равнин? Совпадение ли, что мы не находим такие культуры вдали от этих границ? Ответ может дать экология, но чтобы разгадать тайну, нам нужно сначала узнать, каково было предназначение инструментов и других артефактов, произведенных людьми в Северной Евразии и на Ближнем Востоке 45–30 тысяч лет назад.

Поведение ориньякцев в долине Везер в холодные периоды, когда деревья исчезали, должно дать нам ключ к разгадке. Они изготавливали маленькие орудия, которые можно было носить с собой. Зачастую это были остроконечники, закрепленные на деревянных древках. Так получались легковесные копья или стрелы, которые можно было метать с расстояния, возможно, при помощи копьеметок, в средних или мелких животных. Поскольку ориньякцы охотились на открытых ландшафтах, им приходилось передвигаться намного больше, чем в редколесьях. За такую стратегию им пришлось заплатить ростом энергетических затрат на перемещение в поисках животных. Однако как только добыча обнаруживалась — как правило, целое стадо, — включалась групповая тактика охоты. Богатые белковой пищей оазисы были разбросаны по всему ландшафту, и ключевым навыком было умение их находить. Как только стада обнаруживались, за счет метательных орудий животных можно было убивать с расстояния, поэтому для этой тактики укрытия было недостаточно. Поскольку такой вид охоты требовал перемещений на огромные расстояния, часто вдали от источников первичного сырья, из которого изготавливались орудия, эти люди выбирали высококачественные материалы и многократно использовали одни и те же артефакты. Так что переработка была изобретена древними охотниками на равнинах Евразии.

Наборы высококачественных портативных и многоразовых метательных орудий и инструментов были неотъемлемой частью жизни первых людей, отважившихся отдалиться от лесов и саванн в Евразии[312]. Это было отличительной чертой всех многообразных культур, которые мы определили как переходные или ранние верхнепалеолитические, будь то во Франции, на Карпатах или на Ближнем Востоке. Тот факт, что некоторые из них получили широкое распространение на обширных территориях, например, ориньякская культура, предполагает одно из двух: некоторые технологии были более эффективными, чем другие, и распространялись вместе со своими производителями или же они переходили от одной группы к другой посредством обмена идеями и торговли. Если верно последнее, нам останется ответить на вопрос о том, кто кому привил культуру. Почему только неандертальцы должны были заимствовать новые идеи от предков, а не наоборот? Возможно, оба вида учились друг у друга.

К сожалению, эта картина менее ясна, чем та, на которой неандертальцы и предки встретились и одни стали подражать другим. Однако она, вероятно, представляет то, что на самом деле происходило тысячи лет назад. Люди испытывали нехватку пищи, и многие могли умирать от голода. К югу от горного пояса, на Ближнем Востоке, в Аравии и по всей Северной Африке засуха была еще одним важным фактором. Те, кому удавалось найти новые способы справляться с трудностями, выживали и восстанавливались, когда во время многочисленных отчаянных климатических колебаний ситуация улучшалась. Когда это происходило и лес возвращался, технология переносных метательных орудий уходила в прошлое. Просто представьте, что нужно бросать копья в оленя, а на пути у вас деревья. Поэтому люди возвращались к старым инструментам и колющим копьям. В следующий раз, когда возникала такая нужда, традиции изготовления метательных орудий могли быть уже утрачены и их приходилось изобретать заново. В других местах ноу-хау могло сохраняться, и оружие появлялось снова. Если все действительно было так, а климатические данные подсказывают, что это происходило в масштабах времени человеческих поколений, то каков шанс, что археологические находки дадут нам детализированную картину?

Археологические находки указывают на людей, живших во многих регионах Северной Евразии в период 50–30 тысяч лет назад, но у нас нет реальных представлений об их численности. По всей вероятности, популяции были немногочисленными, и исчезновение местных групп могло быть нормой. В конце концов, то же самое происходило и с неандертальцами, и у нас нет оснований полагать, что первые предки лучше справлялись с ситуацией. Правда, похоже, что некоторые проникли в Европу и Северную Азию, но и неандертальцы также расширили свою территорию на север во время более мягких климатических эпизодов в этот период. Каким группам это удавалось, а каким нет, зависело от того, оказывались ли они в нужном месте в нужное время (как мы выяснили в предыдущей главе), и от того, как изменялся климат. Если бы климат становился все теплее, а не холоднее, какую историю рассказали бы сегодня те, другие?

Остается одна пустяковая проблема, с которой нам нужно