Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ладно, оставим дурные мысли. Выпьешь за пролетарский праздник?
– Чего ж не выпить. Наливай. Не за здравие, так за упокой.
– Правильно мыслишь, – усмехнулся Авдеев.
Налил по половинке вместительной кружки самогона, подвинул алюминиевую тарелку с ломтиком хлеба, соленым огурцом и мелко нарезанным салом. Наголодался в подвале, да и самогон был нелишний.
Выпили, закусили, затем взяли по сигарете из яркой целлофановой пачки. Авдеев напомнил свой вопрос о судьбе арестованных.
– Кого стреляют, а кто интерес представляет, в районную тюрьму этапируют, – неохотно отозвался Трегуб.
– Кто эти люди?
– Бродяги, разные чужаки, евреи иногда попадаются.
– Подпольщики? – подсказал Авдеев.
– Хрен их разберет. Если соберетесь освободить, я точнее все укажу. Только тюрьму взять непросто. Инструкция четкая: при малейших признаках опасности всех уничтожать. Участок и тюрьму взять непросто. Колючка в два ряда, станковый пулемет, в ночную смену половина личного состава заступает. И постоянная связь с районом и соседними участками. Сейчас я вам схему оповещения нарисую.
Старался бывший лейтенант Трегуб. Особенно когда Авдеев намекнул, что шансы избежать расстрела у начальника волостной полиции имеются.
– Сладко поешь, да с трудом верится, – буркнул Трегуб. – Скажи еще, что жену и детей увижу.
– От тебя зависит. Все может быть. И обещаний я тебе пока не давал.
– Трофейные? – спросил Трегуб, кивая на сигареты.
– Они самые.
– Гляди-ка, сигареты испанские. Богато живете.
– Андрей Зиняков, командир «Сталинцев» угостил. Неплохо лейтенант разворачивается. Мы ему патронами и медикаментами помогли, а он вчера праздничный подарок преподнес. Сигареты, консервы, вино.
– Значит, «Сталинцы» снова силу набирают.
– Люди к нему идут, верят. Недавно немецкую автоколонну разгромил.
– Так уж и разгромил, – недоверчиво покачал головой Трегуб.
– Сходи, глянь. Шесть грузовиков и бронетранспортер обгорелые стоят. И друзей твоих, фрицев, с полсотни в канавах осталось.
Трегуб понял, что язвить обойдется себе дороже. Да и выпить хотелось еще.
– Слышал о Зинякове. Илья Бажан ни рыба ни мясо. Прятался, как крот в норе. Куда ж его подевали? Не иначе завхозом поставили. Пожрать и выпить он всегда любил.
– Без должности не оставили.
– Полгода дурака валял, в лесу прятался. Шамрай такого командира лично бы пристрелил. Сгубил отряд ни за хрен собачий. Я слышал, вы за ним охоту объявили.
– А тебе какое дело до наших планов? – разливая еще по сто граммов самогона, спросил Авдеев. – Давай за победу! Нашу, конечно.
– Давай. Хотя мне теперь все равно. Вспоминаю сорок первый год, и тошно становится. По дороге бредем, ни пушек, ни танков, только немецкие самолеты каждые полчаса пикируют. Гляжу, пыль столбом. А это наши генералы и полковники на автомашинах удирают. Последняя коробками да ящиками с харчами набита. Промчались, а мы дальше ковыляем. Кто раненый, кто без ботинок – развалилась обувка.
– Хватит стонать!
– Нет, ты дослушай. Бросили дивизию на произвол судьбы. На следующий день танки нас обогнали, кого подавили, кого постреляли, а основную массу согнали на поле и решают, что с нами делать. Вот так я в плену и оказался.
– Не оказался, а сдался. Оружие небось имелось, да еще взвод под командой. Крепко вы за свою жизнь цеплялись, поэтому до Волги дошли. А ты вообще в предатели подался.
– Слышал уже, можешь не напоминать. Ну, так что насчет Шамрая? Ловите его и не можете поймать.
– Твое какое дело?
– Мне дела до ваших планов нет, – закуривая очередную сигарету, ответил Трегуб. – Но район он как в петле держит. Если сумеете достать его, большое дело сделаете. Удав ведь вам встречную войну объявил. Зима подступает, по снегу он быстро вас вычислит.
– А ты нам помочь хочешь?
– Может, и хочу.
– Говори, не телись…
Осторожно, давая полицаю нить надежды, вел свою игру оперативник НКВД Авдеев. Главное, не спешить…
– Мои советы вместе со мной скоро волки растащат в каком-нибудь овраге. А перед этим получу пулю в затылок. Славно с тобой сидим, даже с водочкой, а конец у меня один.
Геннадий Трегуб, чернявый, с заостренным подбородком и запавшими от тоскливых мыслей глазами, явно ждал какого-то обещания. И оно последовало.
– Пулю ты давно заслужил, – сминая окурок сигареты, проговорил Авдеев. – Но жизнь порой так складывается, что сижу я рядом с предателем и не знаю, как с ним дальше поступить. Ладно, что ты хотел насчет Шамрая сказать?
– Его после трех покушений так просто не возьмешь. У него под руками целый полицейский гарнизон, не считая друзей-германцев. Жена молодая, кажется, беременная. Тимоха свою жизнь ценит и так просто по дорогам раскатывать не станет.
– Ну, дальше…
– Один он нигде не бывает, да и вдвоем редко. Минимум с десяток человек охраны с собой таскает. Но есть у Шамрая один секрет. Сомневаюсь, что про него даже любимая жена знает. Никита Филин в курсе, ну, еще я.
– Не набивай себе цену, – разозлился Авдеев. – Все тайны мадридского двора он знает!
– Никаких особых тайн, обычное шкурное дело.
Оказалось, что Шамрай, мужик предусмотрительный, регулярно наведывается к ювелиру, который обязан ему жизнью. Приносит ему зубные коронки, золотые часы, сережки, цепочки. А ювелир разбирает этот хлам, сплавляет в мелкие, высокой пробы золотые слитки-кирпичики.
– Не верит Шамрай, что Гитлер Сталина одолеет. Подвыпьет и повторяет, мол, слишком широко пруссаки пасть разинули, рано или поздно подавятся.
– А чего же тогда так усердно служит фрицам? – спросил Авдеев. – Деваться некуда?
– Вначале деваться некуда было, – подтвердил Трегуб. – А когда война затянулась, решил позаботиться о семье и будущих детях. Так вот, к чему я веду. К ювелиру Шамрай рано утром раз в неделю ходит. Пока на улицах темно и свидетелей лишних нет. Его сопровождает только Никита Филин. Вот, пожалуй, единственная возможность у вас имеется полицейского полковника прихлопнуть. Рано утром, в темноте, без охраны.
Пашу и Таню Шестаковых пристроили при санчасти. Пашка просился в строевой взвод, но старшина Будько коротко разъяснил парню:
– Помогай пока доктору Малеевой, а там посмотрим. Отряд у нас особый, кого попало не берем.
– Я не «кто попало», – доказывал мальчишка. – У меня два брата погибли и мамку фрицы расстреляли. Мстить буду.
– Шагай кухонный котел драить. Вот самая главная твоя месть на сегодняшний день.