— Вам надо, наверное, уехать. Хотя бы на месяц! Возьмите отпуск, съездите в Москву, погостите там. Возможно все и успокоится. Его бес терзает, покоя не дает, Грабов его водкой заливает, но тот, видно, и к ней привык. Боюсь, кабы страшного не случилось! Терзают меня такие предчувствия, ничего с собой поделать не могу! .

Алена помедлила и кивнула, соглашаясь с Семушкиным. Тот просиял, обрадовавшись, что не пришлось ее долго уговаривать.

— Вот и ладушки! Завтра и поезжайте! Я вам до города «скорую» дам, завхозу все равно надо из облздрава кое-какое оборудование прихватить. Прямо завтра и поезжайте! Ты иди-ка сейчас домой, собирайся, а как только появится Станислав Сергеевич, я его следом подошлю. Аграфену Петровну, если ей хуже станет, мы в стационар заберем, вылечим, куда она денется! И мне так спокойнее. А то я прямо извелся весь. Всю ночь сегодня не спал, только о том и думал... — Главврач шумно вздохнул, погладил седой клинышек бородки. — Ну вот и хорошо, что все решили!

Он не выдержал, подошел к ней, обнял, погладил по спине. Слезы навернулись у него на глаза.

— Вы для меня как дети, оба теперь близкие и дорогие! Я Станислава даже больше своего родного сына люблю, он мой восторг и мое продолжение! — не скрывая слез, радостно выговорил Дмитрий Дмитриевич.

Провожали в последний путь Кузовлева всем поселком. А на следующий день заонежцы простились с Аграфеной Петровной, умершей на другой день в

больнице. Семушкин утверждал, если б Кузовлев дошел тогда до будущей тещи, ее бы удалось спасти, а так лечить ее стали лишь наутро следующего дня. Алена привезла ее в больницу уже ночью, мать была без сознания, но Дмитрий Дмитриевич сам лежал на больничной койке с приступом стенокардии, который случился с ним сразу же, едва мертвого Кузовлева принесли в больницу рыбаки, случайно наткнувшиеся на окоченевшего хирурга. Семушкину полегчало лишь на следующий день, но спасти ее он уже не смог.

Родители Кузовлева, приехавшие из Москвы, захотели поначалу забрать сына и похоронить в Москве, но их отговорили, отвезли на кладбище. Оно возвышалось на берегу озера, в соснах, откуда открывался живописный вид на озеро. Глава администрации Конюхов, точно чувствуя свою вину за все происшедшее, быстро заказал памятник из гранита, который ко дню похорон уже сделали, с большой фотографией улыбающегося Станислава Сергеевича и датами его короткой жизни. Алену они не осуждали, но одна мысль, что именно она стала виновницей смерти их сына, оттолкнула их от Нежновой. Так и уехали, не попрощавшись с Аленой и не признав ее женой своего единственного и горячо ими любимого Стасика.

Грабов ни от кого не прятался, сам пришел с повинной, не отпирался, рассказал все как было: и как под страхом смерти предупреждал хирурга не завлекать жену московскими гостинцами, а отправить ее к матери, но тот не послушался, слово не воробей.

— Какое слово, какое слово?! — орал вне себя майор Маркота. — Да ты понимаешь, как это называется?!

— Знаю, убийство.

— Нет, герой войны, мать твою, это называется

предумышленное убийство, и тебе светит пожизненное! Пожизненное заключение, а в старые времена бы вышку дали! Ты это понимаешь, орденоносец, мать твою?!

Петр поднялся, схватил Маркоту за грудки и, притянув к себе, яростно прошипел:

— Ты мои ордена и мою мать не трожь, иначе я и тебе башку сверну!

Майор перепугался, посадил Грабова в КПЗ, доложил по инстанции. Приехал следователь прокуратуры, отправил арестованного в город, в тюрьму, сам оставшись, чтобы произвести допрос свидетелей. Но все подтвердили сказанное Петром.

— Надо бы вам в прокуратуре экспертизу провести... психиатрическую! — робко подсказал следователю Конюхов, когда тот зашел к нему проститься и попросить машину на обратную дорогу. — Парень пришел с войны, вот крыша-то и поехала!

— Проведем, — кивнул следователь.

Он был молодой, пришедший на работу в прокуратуру только что, после окончания университета.

— Только не псих Грабов, это и без экспертизы видно. И крыша у него не поехала. Вседозволенность, распущенность, великого героя из парня сделали! Но меня другое беспокоит: как же так, все знали, и никто даже пальцем не шевелил, чтобы убийство это и нечаянную смерть другого человека предотвратить?! — зло усмехнулся следователь. — Один Дмитрий Дмитриевич Семушкин бегал по Заонежью и пытался остановить одну поехавшую крышу! И ведь вам он тоже звонил, господин Конюхов. И майору Маркоте. Вот уж кто был просто обязан отреагировать на столь важный сигнал! А все лишь посмеялась. Как же так?

— Да ведь всерьез-то никто не поверил! -воскликнул глава администраций. Бригадир, орденоносец

и вдруг кого-то убить задумал?! Как говорят, бред собачий!

— Так ведь не школьник звонил, а уважаемый всеми человек! Почему бы не прислушаться? — не унимался прокурор. — Если б прислушались, не было бы этой беды! Говорят, способный хирург был. Вон пилорамщику Матвееву руку пришил...

— Да, способный, — согласился Конюхов.

— Три семьи стали несчастны.

— Какие три? — не понял Конюхов.

— Родительские семьи Грабова, Кузовлева и его собственная семья. Как бы то ни было, Алена Васильевна Нежнова осталась вдовой...

— Ну она пока жена Грабова, — нахмурился Конюхов.

— Нежнова подала на развод. И думаю, ее просьбу удовлетворят.

Следователь уехал. Медицинская экспертиза признала Грабова вменяемым, а суд вынес ему пожизненное заключение, не найдя никаких смягчающих обстоятельств. На суде Петр не раскаялся, а в своем последнем слове сказал, что нисколько не жалеет о содеянном и, повторись все, он бы поступил так же. Это нежелание покаяться да еще уверенность в собственной правоте и рассердили судей, которые единогласно вынерли свой жесткий вердикт: пожизненное.

Алена на суде не была. Получив развод, она продала материнский дом и уехала к тетке Глафире в Мытищи, под Москву. С Заонежьем ее ничто больше не связывало.

6

Сразу вспомнились те страшные дни, когда она сразу потеряла и мать, и Кузовлева, по которому на похоронах убивалась как по любимому мужу. И вот

второй, еще более страшный удар, точно судьба только и поджидала тот миг, когда Алена почувствовала себя наконец счастливой.

В первую секунду она в смерть Мишеля даже не поверила. Еще час назад ее муж был здоров, ни на что не жаловался, отчего же мог умереть? Она подняла его безжизненную руку, уронила, та упала как плеть. Она еще минуту ждала, что ее супруг вдруг откроет глаза, улыбнется и скажет: «Я пошутил». Убедившись, что Мишель бесповоротно мертв, Алена позвонила в полицию. Через полчаса приехал уставший инспектор с мешками под глазами в сопровождении двух экспертов. Последние молча обследовали спальню, сняли отпечатки пальцев. Инспектора по уголовным делам звали Луи Жардйне. Он допросил Алену, потом спустился на кухню к Колетт, заглянул к Виктору, которого давно и хорошо знал, после чего вернулся на виллу «Гранд этуаль».