А поляна опасных ягод и вовсе канула в безвестность, чему, впрочем, можно лишь порадоваться.

Когда Торин заканчивает сказку, все одноклассники затихают.

Сказочница кладёт ладонь на плечо мальчику и говорит:

— Твоя сказка мудра и печальна. Она учит отвечать за свои поступки и помнить, что данная тебе сила однажды может обратиться против тебя.

Питер тянет руку.

Сказочница кивает ему с улыбкой:

— Да, что ты хочешь сказать?

Мальчишка надувает губы и заявляет:

— Вы не правы. Это — плохая сказка, нечестная. Ведь Кривая Морда полюбил принцессу. И именно поэтому дал ей противоядие.

— То есть, ты полагаешь, что любовь оправдывает всё — преступление, сговор, использование бессознательного состояния девушки в своих целях?

— Нет, но мне кажется, Кривая Морда не стал бы таким, — упрямится Питер, — сложись его судьба по-другому. Ведь его собственная жизнь началась с предательства — родная мать предала его…

— Вот-вот, — наперебой подхватывают другие ребята, — она запустила эту цепь предательства… Кривую Морду можно понять: он выживал, как умел.

Сказочница мрачнеет:

— То есть во имя личного выживания можно поставить на кон чужие жизни?

Она обводит школьников строгим взглядом.

Ребята замолкают, опускают взоры, заметно нервничают.

— Это и станет ваши домашним заданием, — говорит Сказочница. — В следующей сказке жду ответ на свой вопрос…

Карета мерно покачивается, и я погружаюсь в дрёму. Сны приходят смазанные, но тревожные. Последнее время мне стало страшно засыпать, если руки Ландара не обнимают меня.

Недаром он охотник на чудовищ. Когда он рядом, они не лезут даже в мои сны. Но стоит ему уйти… Из каждого тёмного угла, коих полно в нашем огромном замке, на меня сверкают голодные злые глаза какого-нибудь монстра.

За последние три месяца я очень привязалась к Ландару. Не полюбила, нет. Мама когда-то говорила, что для этого нужно пуд соли съесть. Но определённо перестала бояться и учусь доверять.

А ещё узнаю его, понемногу. Нового Ландара, короля, повелителя. Человека, умеющего принимать непопулярные решения, если они — во благо его королевства. Этот Ландар вызывает у меня трепет и восхищение.

Я тоже учусь быть королевой, первой леди.

А чем обычно занимаются первые леди? Правильно, благотворительность, культура, образование. Вот и сейчас меня пригласили на открытие картинной галереи. Правильно было бы сказать «портретной», так как в приглашении говорилось, что там — все предки Ландара, начиная от какого-то там колена. Приглашали, конечно же, мужа. Но у правителя — есть заботы поважнее. Поэтому еду я.

Экипаж встряхивает, и я просыпаюсь.

Дальше мы несёмся так, словно за нами гонится стая Сивошкурых зверей. Я слышу крики кучера: он пытается унять лошадей. Но бешеная скачка не прекращается. А потом…

Должно быть, какое-то препятствие. Лошади тормозят слишком резко, карету заносит и перекувыркивает, дверь открывается, и я лечу вперёд.

Успеваю вспомнить всех богов, каких знаю, — из прошлой жизни и здешних — попрощаться с родителями.

Но приземляюсь мягко — на ворох прошлогодней листвы, пахнущей прелью, чуть тронутой изморозью. Зима уже вовсю дышит первыми холодами.

Тут на мою, серебристо-льдистую подстилку падают красные капли. С моих ладоней. Испугано поднимаю руки и вижу, что они в крови. Как так? Ведь ничего не болит. Подношу окровавленные ладони к носу. Пахнет сладко, дурманяще, ягодно. Спелой клубникой, или малиной, или чем-то ещё безумно вкусным.

Осматриваю себя. Всё платье заляпано, просто не заметила сразу, потому что оно — алое. Но зато теперь чётко вижу ягодные узоры на дорогом панбархате. А потом замечаю, что вся поляна, на которую меня выбросило, в красных точках. Из-под заиндевелой травы маняще выглядывают красные плоды. Чем-то они напоминают вишни, хотя пахнут куда слаще. Ах, какой запах! Подчёркнутый озоновой свежестью первого заморозка, он пьянит и дурманит.

Ягоды так и зовут: возьми! попробуй!

Рот наполняется слюной.

Я тянусь к ближайшему кустику, буквально унизанному аппетитным угощением. Но тут, словно предупреждая или отговаривая, начинает стрекотать сорока. Одна, вторая, третья…

Наконец вспархивают и, громко крича, уносятся прочь.

И тогда — ещё пока в отдалении, но стремительно приближающееся, — я замечаю то, что напугало лошадей.

Высокую фигуру в плаще, окружённую мрачной, чёрно-красной аурой.

Кажется, что там, где это существо ступает, гибнет всё живое, а земля идёт трещинами. Даже издалека я чувствую его неизъяснимую мощь, которая прижимает, клонит к земле, лишает воли и голоса.

Я могу только хватать ртом воздух, и смотреть, как тварь надвигается на меня. Как взблёскивают алым клинки в её когтистых лапах. И с ужасом ощущаю, как густеет и раскаляется воздух вокруг.

Но внезапно некая сила тянет меня прочь, отпихивает подальше. И теперь я вижу другого монстра, уже куда более знакомого, с почти такой же мрачной аурой. Только вот клинок у него чёрный, а глаза полыхают красным.

Сейчас этот тёмный огонь приносит не страх, а облегчение: меня спасут!

Два чудовища сходятся стремительно, я ныряю головой в листву, закрываюсь руками. Боюсь, чтобы не задело — искры летят вокруг, железо лязгает так, что закладывает уши.

И тут на меня накатывает первозданный иррациональный страх. Когда не знаешь, кто ты и почему здесь?

Чудовища, сошедшиеся в смертельной схватке, ревут и топочут так, что дрожит земля. И я вместе с ней.

Нужно бежать. Подальше от этого ужаса. В лес, спрятаться, не слышать.

Я встаю, стараюсь не дышать и ступать осторожно. Не дай бог, хрустнет под ногой ветка.

Так, хорошо, шаг, ещё один — и срываюсь в бег. Мчусь, путаясь в длинной юбке алого платья. Длинный шлейф цепляется за кусты и торчащие из земли корни. Они отрывают по кусочку ткани, и путь мой будто усеян каплями крови.

Это пугает меня ещё больше. Морозный воздух, который я хватаю большими лихорадочными глотками, пропитан тревогой и звенит, словно нутро тэнк-драма. Реальность играет на моих нервах.

Бежать, вперёд. Скорее, ну скорей же!

Только вот тропинка закольцовывается, и я снова выскакиваю на поляну, где бьются чудовища. Под ногой чавкают и растекаются ароматными лужицами ягоды. Их сок собирается в ручейки, сливается в один широкий поток с дымящейся кровью поверженного монстра. Одного из. Я, как завороженная, стою и смотрю на эту жуткую реку, что собирается аккурат у моих ног. Будто я сама породила её, пролила на первую изморозь галлоны кумача. Будто мой цвет уже не нежно-голубой, а этот, ярко-красный, пугающий, жгучий.