Линьсюань оказался в первом ряду, рядом с главой Ши — место почётнее, если не считать самого главы, было только у Шэ Ванъюэ. Прямо перед ними возвышался многоярусный резной алтарь, освещённый колеблющимися огоньками множества свечей. Между свечами выстроились таблички из полированного дерева, украшенного орнаментом и позолотой. Множество имён, большая часть которых ничего не говорила не только чужаку Линьсюаню, но и его собратьям по ордену. Конечно, все они изучали историю Линшаня. Но выдающихся людей, деяния которых запечатлеваются в памяти потомков, всегда меньшинство, а от большинства, как сказано в старом советском фильме, остаётся лишь тире между двумя датами.

Линьсюань отыскал глазами табличку учителя Юня, что в таком обилии далось с некоторым трудом. Под коленями, смягчая твёрдость пола, лежала плоская подушка, и он с сочувствием подумал об учениках во дворе, которым подушек не досталось. Конечно, всех их учили переносить боль и неудобство, но всё-таки… Настроиться на возвышенный лад никак не получалось, хотя лица всех остальных были преисполнены торжественности и одухотворённости. Хорошо им, верящим в горние силы, а для Линьсюаня всё происходящее — не встреча с почитаемыми предшественниками, а длинная и слегка нелепая, хоть и красивая церемония. Особенно нелепость ощущалась, когда приходила пора кланяться, почти утыкаясь лбами в пол и, соответственно, задирая кверху зады. Линьсюань старался не думать, как он сам и стоящие рядом с ним выглядят для последних рядов.

В воздухе плыл назойливый благовонный дым, перед табличками в ряд стояли чаши с приношениями и подставки с курительными палочками. В чаше большего размера горела бумага и комки золотой и серебряной фольги, изображавшей драгоценные слитки. Ши Чжаньцюн опять поклонился, вытянув вперёд руки, и все остальные согнулись синхронно с ним. Со времени завтрака прошло уже довольно много времени, и вид румяных фруктов и прочей еды, выставленной на алтаре, дразнил разгулявшийся аппетит.

Наконец Чжаньцюн поднялся, и Линьсюань подавил вздох облегчения. Молодёжь расступилась, пропуская учителей, и он отыскал взглядом Бай Цяо. Ученики Линьсюаня располагались сразу за учениками самого главы, и Линьсюань, приостановившись рядом, тихо сказал:

— Идите с остальными без меня, я потом догоню.

Бай Цяо молча поклонился, показывая, что услышал. За поклонением предкам или наставникам следовала вторая часть праздника — подъём в горы. Линшань, правда, уже располагался на горе, так что члены ордена просто переходили по склону повыше, на удобную площадку, откуда открывался один из самых красивых видов, и там устраивали пикник. С вином, сладкими пирогами и пирожными, весёлыми играми и состязаниями. В достаточно бедной на впечатления здешней жизни праздников ждали с нетерпением и энтузиазмом.

Вот только Линьсюань не был уверен, что ему найдётся место во всеобщем веселье. Честно говоря, он бы с большим удовольствием ушёл в город, да хотя бы в тот же дом Матушки Гу. Тамошние девушки в последнее время, кажется, действительно были рады его видеть, и их веселье разительно отличалось от натянутых улыбок и любезностей, которыми от него отделывались собратья по ордену. Линьсюань был не из тех, кто жить не может без постоянной шумной компании, но одиночество и скрытая враждебность окружающих начинали угнетать.

Однако он не решился — не хотелось огорчать Чжаньцюна, да и собственных учеников. С некоторыми из них он на удивление сблизился, та же Жунь Ваньи оказалась весьма сообразительной и здравомыслящей девушкой, учить её было одно удовольствие. Даже Бай Цяо, несмотря на не слишком приятный опыт с И Гусунем, продолжал глядеть Линьсюаню в рот, видимо, смирившись со сменой курса уважаемого наставника. И пусть эти отношения не могли заменить дружбу взрослых, они приятно щекотали самолюбие и давали надежду, что он всё-таки находится тут не зря. Возможно, у него и впрямь получится вырастить достойное поколение заклинателей.

Кстати, надо было отдать должное и остальным мастерам — как бы они ни относились к Хэн Линьсюаню, а никакой дискриминации по отношению к его ученикам не допускали. А значит, и он сам не будет ставить подростков в двусмысленное положение и не заставит их объяснять другим и самим гадать, почему их учитель сбежал с общего праздника. А будет нечем заняться — всегда можно взять с собой что-нибудь почитать, тем более что ему по-прежнему есть что навёрстывать. Хэн Линьсюань и раньше то и дело демонстративно утыкался в книгу, так что это никого не удивит.

Выметенные с раннего утра дорожки были пусты, между домами царили тишь и безлюдье. Только шелестела под прохладным ветерком пожелтевшая листва, да чирикали не умолкшие осенью пичуги. Около дома пел свою незамысловатую песню водопадик, колебля воду в заводи, где уже давно отцвели лилии. Перешагнув высокий порог, Линьсюань оглядел стеллаж, прикидывая, что взять, когда в оставшуюся приоткрытой дверь постучали.

— Входите! — крикнул Линьсюань, недоумевая, кто бы это мог быть. Створка открылась, и в дом вошёл внешний ученик в сером халате. Против света Линьсюань не сразу разглядел его, но мгновением спустя узнал И Гусуня.

— Ты за «Трактатом о военном искусстве»? — после некоторого замешательства спросил Линьсюань. — Подожди, сейчас достану.

Он повернулся к шкафу, в котором хранились самые ценные книги — недавно на одном из уроков истории Линьсюань стал свидетелем спора между Гусунем и Бай Цяо, который, памятуя полученные уроки, перестал пытаться доказать своё превосходство кулаками, но соперничество между мальчишками от этого меньше не стало. В тот раз Бай Цяо в пыль раскатал соперника цитатами из «Военного искусства», и Линьсюань, в утешение проигравшему, пообещал Гусуню выдать ему экземпляр трактата, чтобы в следующий раз тот мог достойно ответить. Да и вообще не помешает будущему правителю знать военное дело хотя бы в теории.

— Нет, наставник Хэн, этот ученик пришёл не за трактатом, — сказал И Гусунь у него за спиной.

— Вот как? — уже распахнувший дверцу шкафа Линьсюань обернулся. — Тогда зачем?

И Гусунь глубоко вздохнул. На его лице было написано выражение мрачной решимости.

— Наставник Хэн, вы в последнее время постоянно нагружаете меня дополнительными уроками. То каллиграфия, то математика, то законы. Теперь вот этот трактат.

— Да, — Линьсюань поднял брови. — Ты чем-то недоволен? Твой почерк немного улучшился, кстати.

Он мог бы так же добавить, что благодаря этим дополнительным занятиям И Гусуня теперь значительно меньше нагружают тяжёлой работой, которую вынуждены заниматься внешние ученики — Линьсюань старался следить за этим, не собираясь испытывать парня на прочность.

— Наставник Хэн, ваши занятия отнимают у меня время от самосовершенствования.

— Ах, вот как.

Линьсюань захлопнул дверцу и смерил ученика взглядом с головы до ног. Можно было только поразиться его храбрости — или наглости. При здешнем-то почтении