– Да вот, после нашего разговора, я решила немного поставить её на место. А она – сразу на меня докладную Ивану Аркадьевичу на стол. И через сорок минут будет рабочее совещание. Разбираться будут. Дожилась на старости лет.

Щука всхлипнула.

Я видела, что она явно переживает. Поэтому постаралась её успокоить.

– Капитолина Сидоровна. Не паникуйте. Не надо. Обещаю вам, что вы ещё в прибытке останетесь. Вы же меня знаете.

– Знаю, – широко улыбнулась Щука и её слегка квадратное лицо стало похоже на мордочку пожилого сайгака.

В кабинете Ивана Аркадьевича собрались начальники всех подразделений. Я вошла и окинула взглядом собравшихся: народ, как обычно, гудел о своих производственных делах, Щука была напряжена и серьёзна, зато Кашинская улыбалась. Настроение у неё было радостным.

Ну ничего, сейчас кто-то будет грустить.

– Товарищи, – сказал шеф, когда все собрались и расселись. – Прежде, чем мы перейдём к рабочим вопросам, предлагаю обсудить один неприятный инцидент.

Он пододвинул к себе лист бумаги с отпечатанным текстом. Что там, в этом тексте, мне с моего места было не видно, но Щука мне вкратце рассказала. Так что я была в курсе.

– Татьяна Сергеевна – человек у нас новый. Но уже доказала, что она – замечательный и дельный специалист, и на неё можно положиться практически во всех вопросах.

По рядам прошелестел вздох. Кашинская просияла.

Мне срочно захотелось в Москву. Или хотя бы в Малинки.

Тем временем шеф продолжил:

– И мне очень неприятно осознавать, что некоторые наши сотрудники вместо того, чтобы сплочённой командой работать над нашим общим делом, над результатами, начинают ставить палки в колёса друг другу! Такого никак не должно у нас быть, товарищи! Поэтому я и хочу сейчас на товарищеском, так сказать, суде разобрать и обсудить с вами этот досадный случай.

Народ недоумённо начал переглядываться. Щука побледнела.

– Итак, товарищи! – продолжил свою речь Иван Аркадьевич, – вчера Капитолина Сидоровна оскорбила Татьяну Сергеевну. Прилюдно. Я всё верно говорю, Капитолина Сидоровна?

Щука выдала то ли всхлип, то ли вздох.

– Не слышу!

– Извините, Иван Аркадьевич, – вмешалась я, – а в чём, собственно говоря, состоит преступление Капитолины Сидоровны? Не очень понятно.

– Как обычно, Лидия Степановна, как обычно, – ответил шеф, – вам ли не знать характер Капитолины Сидоровны и то, как она умеет изводить подчинённых?

– Насколько я знаю, Капитолина Сидоровна всегда очень переживает за депо «Монорельс» и каждую ошибку наших сотрудников воспринимает крайне тяжело. Но это не повод обличать её сейчас здесь. И тем более писать доносы вышестоящему руководству. Если Капитолина Сидоровна посчитала уместным указать новой сотруднице на ошибку в работе, значит ошибка там была большая. И даже очень большая! И вместо того, чтобы с благодарностью поучиться у Капитолины Сидоровны, и принять её помощь, Татьяна Сергеевна вынесла это на общее обсуждение. Оторвала нас от работы. Причем это происходит уже не в первый раз. Пару дней назад она сорвала производственный процесс, потому что ей вдруг захотелось нарисовать стенгазету. И шесть человек были отозваны с производства и рисовали в рабочее время!

– Как так? – поморщился Иван Аркадьевич, – почему я об этом ничего не знаю?

– Видимо потому, что Татьяна Сергеевна не сочла нужным посоветоваться с более опытными товарищами. С той же Капитолиной Сидоровной. Более того, Татьяна Сергеевна решила рисовать стенгазету на каждую среду. Огромную. На трёх ватманских листах.

– Да я всегда говорю, что некоторым делать нечего! – подскочил со своего места Иваныч, – у нас и так людей не хватает, а когда Володьку эта забрала рисульки рисовать, мы чуть не прошляпили подготовку буксового узла! А это же на роликовых подшипниках! Еле выкрутились! У нас людей и так мало, а она Володьку забрала!

– А почему ты мне сразу не сказал? – нахмурился Иван Аркадьевич.

– Так вы же сами приказ подписали! – возмутился Иваныч.

Остальные согласно загудели.

– Какой приказ? – опешил шеф и нажал на кнопку коммутатора, – Наталья, что там за приказ о стенгазете? Неси его сюда, быстро!

Через секунду распоряжение лежало на столе у Карягина.

– Что за херня? – удивился он, – как я мог такой дебилизм подписать?

– Татьяна Сергеевна вам среди других бумаг подсунула, вот вы все скопом и подписали, – невинно прокомментировала я, – и нужно теперь проверить, что ещё она вам подсунула.

Народ возмущённо загомонил. Шум нарастал.

Иван Аркадьевич побагровел и взвился. И минут десять яростно ругал Кашинскую, и всех остальных заодно.

Когда он иссяк, в кабинете воцарилась оглушительная тишина, а Кашинская стояла бледная и старалась даже не дышать.

И в этой звенящей тишине я произнесла:

– Иван Аркадьевич, так что с Капитолиной Сидоровной делать будем? Может, пусть Татьяна Сергеевна сейчас по-быстрому извинится перед ней, и мы уже пойдём работать. У нас же ещё дел полно. И отчет за вторую декаду на носу.

– Вы сговорились! – задыхаясь от возмущения, прошипела Кашинская. – Это немыслимо!

– Ага, конечно, мы сговорились и все вместе написали от вашего имени докладную на Капитолину, и принесли Ивану Аркадьевичу, чтобы он весело провёл утреннюю летучку, – съехидничал Иваныч, – Нам же больше делать нечего, лишь бы этот цирк ваш всё утро обсуждать. Эх, развели прынцесс!

В общем, получила Кашинская по самое немогу.

Теперь уже сияла Щука.

А вот когда я вышла из кабинета в коридор, нос к носу столкнулась с Кашинской. Глядя на меня немигающим взглядом, она еле слышно прошипела (но я услышала):

– Я это ещё припомню! Кровью умоешься, сука!

Глава 17

В воздухе, казалось, витал ядрёный запах серы, выражаясь языком теологической литературы (Евангелие от Иоанна, Откровение 21:8). Если же говорить проще – попахивало скандалом. И не одним.

Поезд на Москву был ночным, плацкартный вагон мелко дребезжал на поворотах, забытый на столе чей-то стакан в подстаканнике звонко подпрыгивал в такт, а у меня на душе было тревожно. С одной стороны, всё моё естество жаждало чего-то нового, мне уже стало скучно и тесно в нашем городке, а с другой стороны, там ведь уже всё обжито, привычно и стабильно. А что ждёт меня в столице? Смогу ли я там устроиться? Причём устроиться так, чтобы перевезти семью и создать им условия с комфортом?

На дворе шел октябрь 1981 года, до начала «лихих девяностых» оставался всего какой-то десяток лет и пора бы уже начинать думать, как правильно определиться с будущим. Мысли мои метались между вариантами переезда за границу или обустройства здесь, в СССР, но так, чтобы не стать нищими, когда наши мудрые вожди окончательно развалят такую страну.

Поезд загудел и чихнул, подъезжая