Со всем остальным мы бы справились. Но белые строили свои дома там, где не выжил бы ни один индеец. Белые привезли с собой женщин и детей и нож, который режет землю. Они строили дома из бревен, или из глины, или из досок — из всего, что могли найти.

Мы поджигали их дома, мы убивали их, угоняли их лошадей. Но когда приходили потом на эти места, то видели: здесь опять белые — они словно вырастали из-под земли, а за ними шли еще, и еще, и еще.

Их слишком много для нас. Мы убивали их, но погибали и наши юноши. Наконец нашим девушкам стало не хватать мужей, и мы должны были прекратить борьбу.

— Запомни мои слова, старик. Белый человек уважает того, кто добивается успеха. Бедных, слабых и неудачников он либо жалеет, либо презирает. Каков бы ни был цвет твоей кожи, в какой бы стране ты ни родился, он всегда будет уважать тебя, если ты хорошо делаешь то, что должен делать.

— Может, ты и прав. Я старый человек, но я растерян. Я не знаю, куда мне вести свое племя.

— Ты привел своих людей к моим кузенам. Твои люди работают на нас, поэтому мы считаем их своими людьми. Вы пришли к нам тогда, когда мы нуждались в людях, поэтому наш дом всегда будет вашим домом.

Дрова догорели, огонь вспыхнул на прощанье и погас, на месте костра остались только тлеющие угли. Налетел прохладный ветерок и зашелестел листьями. Пороховое Лицо молчал, и я отправился спать.

Нативити Петигрю пытался убедить нас, что он, не задерживаясь нигде, спустился с гор, а Бастон и Суон выслеживали его. На самом деле все произошло иначе. Кто-то — может быть, несколько человек — следовал за отцом. Этот «кто-то» вернулся в лагерь, обнаружил, что тело Пьера исчезло и нет никаких признаков отца, нашел могилу Пьера, и догадался, что отец жив.

Отец мог вернуться в Новый Орлеан и рассказать Филипу о том, что произошло в горах. Или вернуться на гору Сан-Хуан и выкопать золото. Судя по следам его лошадей, они были тяжело нагружены — должно быть, везли золото.

Отец знал эти края и знал старого вождя Пороховое Лицо. Он знал, что может пожить у него, пока к нему не вернутся силы, и спрятать золото неподалеку — Пороховое Лицо не тронет его сокровище. Поэтому он поехал на запад, но за ним увязалась погоня.

Лежа на своей постели, я глядел в небо и размышлял. Возьму с собой своего жеребца-аппалузу и лошадь оленьей масти, в качестве вьючной, еды на две недели и поеду по следам отца. Буду искать его могилу, пока не найду или пока не кончатся запасы еды.

Стал накрапывать дождик; я натянул брезент на голову, ничуть не расстроившись, под шелест дождя лучше спится.

Тайрел скоро приедет из Нью-Мексико и привезет с собой нашу мать. Они пригонят с собой скот и выберут себе участок земли где-нибудь в предгорьях Ла-Платы. Мы выросли в горах, поэтому эта жизнь была для нас привычной.

Мы будем жить здесь — Тайрел и я, Флэган и Галлоуэй, а может быть, и Оррин откроет в городе Анимас или Шалако свою контору и займется частной практикой, хотя для адвоката здесь пока нет работы. Впрочем, скоро все изменится — ведь стоит только двум людям поселиться рядом, как между ними вспыхивают ссоры, и они тут же бегут в суд.

Там, высоко в горах, на холодных скалистых вершинах тают последние островки снега и дуют пронзительные ледяные ветры, сметая все на своем пути. Они пригибают к земле деревья и гонят по небу тучи, истекающие дождем, холодные капли его проникают во все расщелины и замерзают в них.

Разве можно там что-нибудь отыскать? Если отец и умер в этих горах, от него ничего не осталось, разве только несколько костей да каблуки от сапог, ну, может быть, еще кусок кобуры или пояса, изжеванного волками или другими хищниками.

Как одиноко, наверное, было ему, когда он умирал. Впрочем, возможно, отец хотел умереть именно в таком месте, а не в постели. Он всегда был непоседой и не любил сидеть без дела, а что лучше, чем встретить свою смерть в пути, высоко в горах, с оружием в руках?

Шум дождя усилился, и мои мысли вернулись к Пороховому Лицу. Я поднял голову и увидел, что у костра никого не было — индеец исчез, словно растворился в ночи.

Сколько раз, подумал я, он или кто-нибудь из его сородичей, сидел вот так, глядя на пламя костра, чувствуя, как на голову или спину падают капли дождя и ощущая дуновение ветерка.

У человека много врагов, иначе и быть не может, но если уж на то пошло, то главные его враги — это холод, дождь и ветер, а также жара, жажда и высушенные солнцем лужи в пустыне, в которых когда-то была вода.

Голод, жажда и холод — вот основные враги человека, других же он создает себе сам.

Мы с конем научились прекрасно понимать друг друга. Прохладным утром он любил порезвиться, разгоняя кровь по жилам, поэтому, садясь на рассвете в седло, я знал, что ему нужно дать побегать. Едва я вдевал ногу в стремя, как он тут же брал с места в карьер.

Зная эту его особенность, я не терял времени даром. Поставив одну ногу в стремя, я молниеносно вскидывал другую, чтобы успеть попасть в седло.

И конечно же я старался садиться на своего жеребца подальше от лагеря, поскольку, рванувшись с места, он не замечал ничего на своем пути и легко мог сбросить сковородку с завтраком и кофейник прямо в костер, а это самый верный способ нажить врагов среди своих спутников.

В это утро аппалуза носился как угорелый. Он был бодр и здоров, и я дал ему вволю порезвиться. От спокойной езды кони могут облениться, поэтому, когда им хочется побегать и побрыкаться, я даю им такую возможность. И мне безразлично, что думают об этом другие.

Когда конь нарезвился вволю и пришел в хорошее настроение, а заодно нагулял аппетит, я вернулся к костру и спешился.

Иуда уже приготовил завтрак — ему всегда удавалось сделать что-нибудь вкусненькое. За время нашего совместного путешествия я отвык готовить, и это было плохо, поскольку скоро я отправлюсь в горы совсем один и кормить меня будет некому.

Я рассказал Оррину и друзьям о ночном визите Порохового Лица и о своем решении.

— Ты уверен, что должен ехать один, без меня? — спросил Оррин.

— Лучше бы мне поехать с вами, сэр, — сказал Иуда. — Может случиться, что вам понадобится моя помощь.

Тинкер не сказал ничего, но, если бы я позвал его, он пошел бы со мной не задумываясь, и мы оба хорошо это знали.

— Конечно, приятнее идти всей компанией, — сказал я. — Да еще чтобы кто-нибудь на тебя готовил, но когда ты один, то внимательнее прислушиваешься и больше услышишь.

Мы закончили завтрак, и, хотя я старался растянуть свой кофе как можно дольше, он все-таки кончился. Наконец я встал и подошел к лошадям, которых отобрал в дорогу.

— Будь осторожен, Телль, — напутствовал меня Оррин. — Это тебе не мальчишки, играющие в войну, а настоящие убийцы.

Я сел в седло. Утомившись после утренней беготни, конь стоял спокойно. Кроме того, он чувствовал, что я настроен очень серьезно и не потерплю шалостей.