Годом позже, во время Крымской войны, флот союзных держав стоял на якоре у Балаклавы. В него входили в основном транспортные суда, например корабль британского флота «Принц», самое большое паровое судно того времени, но были и военные, в том числе «Генрих IV» — гордость военно-морских сил Франции. После полудня 14 ноября поднялся шквалистый ветер и начался жестокий шторм, который к полуночи перерос в настоящий ураган. К утру все корабли затонули. На борту одного только «Принца» находилось семь тысяч тонн медикаментов и обуви, а также сорок тысяч зимних шинелей. Снабжение армии было сорвано, что обрекло сухопутные войска союзников на тяжелейшую зимовку. Ужасающие условия и высокая смертность солдат в Крыму попали в заголовки всех газет и стали причиной знаменитой миссии Флоренс Найтингейл, благодаря которой произошел радикальный пересмотр подходов как к военной, так и к гражданской медицине во всех странах мира.

Через несколько дней после урагана французский император Наполеон III отдал приказ провести расследование. Математик и астроном Урбен Леверье сопоставил двести пятьдесят сводок погоды из всех обсерваторий Европы за период с 11 по 16 ноября и в конце января 1859 года опубликовал отчет. Его результаты потрясли общественность — шторм можно было предсказать за сутки. Случись это — и флот был бы спасен. На следующий день после доклада Леверье Наполеон распорядился о создании телеграфной системы оповещения о стихийных бедствиях. Столь же быстро отреагировали британские официальные лица. По инициативе Министерства торговли была создана метеорологическая служба, которая летом 1860 года приступила к сбору данных с пятнадцати метеостанций на Британских островах и обмену сводками погоды с коллегами из других европейских стран.

Особо пристально за погодой следили на Оксфорд-стрит и Лондонской набережной. В последней четверти XIX века это был район проведения масштабных дорожных работ. К середине века население города быстро росло и жители активно передвигались по городу. Подтверждением тому служили двадцать четыре тонны лошадиного навоза, вывозимые ежедневно только с двух улиц — Оксфорд-стрит и Риджент-стрит. (С дотошностью, свойственной Викторианской эпохе, чиновники подсчитали, что в день лошади испражнялись там восемь тысяч раз.) Уборка этих нечистот, а также обычной грязи и обломков булыжной мостовой была делом дорогим и хлопотным. Золотую медаль стоимостью в тридцать гиней назначили в награду за новаторскую методику уборки лондонских мостовых. В 1844 году «Таймс» отчиталась о результате: «Количество мойщиков, от сорока до пятидесяти мужчин и мальчиков… ежедневно задействованных на уборке фекалий… доказывает, что эксперимент по приведению улиц в порядок можно признать удачным».

В 1847 году началось внедрение новой технологии дорожного покрытия, разработанной инженером Джоном Мак-Адамом. Новые дороги имели прочное твердое земляное основание, которое покрывалось слоем гранитной крошки или брусчатки. Такое дорожное полотно было намного легче мыть. Однако в 1855 году это преимущество обернулось головной болью для строителей новой лондонской канализации. Потоки грязной воды после мытья улиц и ливневые стоки, которые не уходили в землю сквозь новое непроницаемое дорожное покрытие, стали главным фактором при расчете пропускной способности новой системы. Вычисления производились с помощью данных метеорологов, в том числе французских коллег из Парижа и Лиона, где в то время уже пользовались плювиометрами для оценки угрозы наводнений.

Канализационные стоки подсчитывались и анализировались так же тщательно, как сегодня расход электроэнергии. Утром люди опустошали ванны, перед обедом нечистоты поступали в основном из кухонных моек, туалетов и хозяйственных раковин, а после обеда и вечером больше всего грязной воды приходило с кухонь во время готовки. Средний объем нечистот, ежедневно сливавшихся в лондонскую канализацию, составлял 430 645 кубометров. В пиковые часы нагрузка на канализацию колебалась в пределах восьми процентов.

Погода еще больше усложняла расчеты. В среднем, по данным метеорологов, двадцать один день в году количество осадков превышало шесть миллиметров. Обильные дожди продолжительностью несколько дней кряду грозили катастрофой старым канализационным коллекторам с пропускной способностью менее 0,07 кубометра (два с половиной кубических фута) в секунду. Объем воды в канализации во время ливня превышал показатель обычного дня в шесть раз. Еще одной большой бедой были протечки труб. Однако инженеры не сдавались, и в 1871 году строительство новой канализационной системы завершилось. Она обслуживала площадь более чем в двести пятьдесят квадратных километров, ее трубы протянулись на сотню километров под землей — за пределы города на восток, вниз по течению Темзы, где отходы сбрасывались в реку. Общая стоимость работ составляла заоблачную по тем временам сумму — четыре миллиона шестьсот тысяч фунтов стерлингов.

Такие расходы можно было позволить себе только в отчаянном случае, и надо признать, для отчаяния имелась причина. Это была холера. В промежуток между 1831 и 1866 годами эпидемии этой болезни охватывали Европу трижды, и только в Англии унесли жизни более ста тысяч человек. Холера вызывала панический страх — она поражала всех и всюду. Никто не был застрахован от заразы и никто не знал, как с ней справиться. Наверняка было известно одно: чистым и богатым холера предпочитает грязных и бедных. А уж кого-кого, а грязных и бедных в стране было много как никогда. Промышленные города переполняли бывшие сельские жители, переехавшие в город на работу. Они населяли забитые до отказа дома городских трущоб и обитали в нищете, чудовищной грязи и полной антисанитарии. Только каждый второй ребенок доживал до пяти лет, а из шести взрослых лишь один имел шанс отметить пятидесятилетие. С 1831 по 1841 год смертность от голода и болезней выросла втрое. Перед приходом холеры страна была близка к состоянию анархии.

Представители среднего класса викторианской Англии понимали, что без решительных мер хаоса не избежать. Именно они инициировали строительство канализации, они создавали ассоциации по пропаганде гигиены и загородные детские школы, где так называемое «мускулистое христианство», физкультура и холодный душ должны были оградить их отпрысков от эпидемии. Они травили насекомых в трущобах и белили стены. Методистские священники устраивали молебны против холеры, росло число браков, местные власти через почтальонов распространяли специальные «антихолерные» конфеты, впервые была применена обязательная вакцинация. К 1875 году британский парламент принял в общей сложности двадцать девять законопроектов, направленных на борьбу с инфекцией, начиная с закона об общественном здравоохранении до мер по устранению источников заразы. Но самое главное — правительство отменило налог на мыло, так что в период с 1841 по 1861 год его продажи удвоились. Было роздано около ста сорока тысяч брошюр «О силе мыла и воды». Чистота и гигиена возводились теперь в ранг высших добродетелей.

Вся эта история была как нельзя кстати производителям керамики — благодаря упадку, антисанитарии и эпидемии перед ними открылись беспрецедентные возможности для развития бизнеса. Гончары, которые из поколения в поколение делали кружки-тоби[9], внезапно сказочно разбогатели на производстве керамических канализационных труб. Фирма Доултона приобрела известность благодаря керамическим кухонным раковинам и фарфоровым умывальным наборам, состоящим из кувшина и чаши. К новой канализации вскоре стали подключать жилые дома, и предметом вожделения стал ватерклозет. Людям Викторианской эпохи требовался туалет респектабельного вида, поэтому ватерклозеты делали из фарфора и украшали росписью. Изделия имели торжественные названия: «Магнолия», «Белая роза», «Ренессанс», «Барон», «Утреннее сияние» и «Унитас»[10]; для тех, кому важнее были санитарно-гигиенические качества, предназначались модели «Директо», «Пресипитас», «Инодоро», «Рапид» и «Делюдж»[11]. Унитаз в современном его виде, со смывом и овальным сиденьем, выпускался с 1884 года Джорджем Дженнингсом под маркой «Ваза на пьедестале».