Увидев, что он неожиданно ухмыльнулся, Карен слегка нахмурилась.

— Ты чего?

— Ничего... представляю, что сейчас воображает себе Мануэла! — и наконец-то, впервые за много дней, увидел улыбку на ее губах.

— Ты не сердишься?

Он молча покачал головой, взял ее за руку и поцеловал в ладошку. Сказал:

— Не волнуйся. Это скоро пройдет, — и было непонятно, что он имеет в виду — то ли то, что творится с ней, то ли то, что творится вокруг.

Это был странный день — очень тихий, словно притаившийся в ожидании чего-то. Они почти не разговаривали, но все время старались оказаться поближе друг к другу. Дел даже предложил, пока Карен кормит ребенка, сделать кофе. Это было отличным предлогом для того, чтобы крутиться на кухне и то и дело задевать ее бедром, поглаживать по плечу или просто прикасаться, как бы невзначай.

Покормив Томми, она спустила его на пол, и малыш незамедлительно пополз ловить Манци, вальяжно раскинувшуюся посреди ковра — больше за эту парочку можно было некоторое время не беспокоиться.

Завтрак показался Делу самым вкусным из того, что он ел за последнее время — может быть, потому, что накладывая ему яичницу, Карен потерлась щекой об его волосы и даже, кажется, поцеловала.

Уже в конце завтрака он нерешительно сказал:

— Слушай, а может, тебе стоит уехать куда-нибудь вместе с Томми... на недельку?

— Зачем? — вскинулась она. — Из-за Рики? Или... — глаза ее внезапно застыли, как две ледышки.

Дел сделал вид, что не заметил, хотя прекрасно понял невысказанный вопрос: «Из-за этой женщины?»

— Я вчера ночью послал запрос относительно Рики. Думаю, завтра придет ответ. Если нет ни малейшего основания заподозрить его в связях с террористами, то я просто выкину его с завода — и он уедет в свою Италию. Надеюсь, что подвернется возможность еще и морду ему начистить как следует, — это было сказано с мечтательной интонацией. — А вот если подозрения будут...

Ее глаза, кажется, немного оттаяли — он и начал рассказывать, не зная, как еще отвлечь ее от ревнивых мыслей. Она нетерпеливо спросила:

— Что тогда?

— Тогда за ним будут следить и арестуют в подходящий момент. Дело не в Рики — а в этом предупреждении. Не дай бог, действительно... Я просто хочу, чтобы вы были в безопасности.

В общем-то, подобный разговор не стоило и начинать — можно было заранее предположить, что Карен ответит:

— А как же ты?

— А я... должен быть тут, — он постарался улыбнуться. — Это моя работа.

— А я — твоя жена.

Замкнутое, сердитое лицо, вызов в глазах, снова ставших колючими, как льдинки... Очевидно, Карен сочла беседу законченной, потому что встала и начала убирать со стола.

Дел понимал, что давить на нее сейчас нельзя — тем более что сам не был уверен в правильности своего предложения. Пережитое за последние дни все еще было с ней, это чувствовалось в ее поведении, в голосе, особенно в глазах. В них мелькало все, что угодно: обида, настороженность, тревога, вопрос, испуг — не было только обычной доверчивой радости.

Отчего она пришла вчера — пришла сама, без всяких объяснений и примирений? Поверила ему наконец? Решила простить? И не жалеет ли она о том, что пришла? На все эти вопросы ответов не было — только уверенность, что оставить Карен сейчас одну, даже для ее же безопасности, значило просто оттолкнуть ее в тот момент, когда он был ей нужнее всего.

На кухне было тихо — подозрительно тихо — вот уже несколько минут. Он заглянул и увидел, что Карен стоит, опустив голову, опершись на край раковины. Подошел, прижался со спины, зарылся лицом в светлые, пахнущие медом волосы и накрыл ее руки своими. Она не шевельнулась, лишь слегка вздрогнула и сильнее вцепилась в край раковины. Сказала, все так же упрямо и с вызовом:

— Я твоя жена...

Дел повернул ее к себе, так что опущенное лицо оказалось совсем близко и сердито отвернулось, и начал целовать что попало — глаза, щеку, ухо, почему-то все время, подворачивающееся под губы. Она перестала уворачиваться и замерла, прислушиваясь к его словам — чуть слышным, словно он шептал не ей, а самому себе:

— Ты моя жена... ты моя любимая... мне без тебя жизни нет... Ты и Томми — это все, что у меня есть... понимаешь?

— Ты хочешь меня отослать...

— Нет... Я только хочу, чтобы вы были в безопасности.

— Я там свихнусь... Каждую минуту буду думать, где ты, не случилось ли с тобой что-нибудь... Пожалуйста...

Они стояли обнявшись, и Карен уже не пыталась увернуться или отодвинуться. Услышала над самым ухом, как вздох:

— Хорошо...

Ее голова мгновенно вскинулась — взглянуть, убедиться, что не ослышалась. Дел кивнул и повторил:

— Хорошо. Как-нибудь справимся.

В гостиной между тем происходило форменное безобразие. Манци решила, что ребенка кормят неправильно и мало, и, воспользовавшись отсутствием людей, оккупировала забытый на столе пирог с грибами. Слава богу, он был уже нарезан, так что оставалось только брать лапой куски и кидать вниз. После каждого броска кошка свешивалась со стола и заботливо проверяла — взял ли Томми подачку. И лишь убедившись, что он сунул еду в рот, начинала есть сама, прямо с блюда.

Выйдя в гостиную, Дел застал самый разгар пиршества и незамедлительно пресек его. Правда, попытка отобрать у Томми замусоленный огрызок пирога не увенчалась успехом, то есть отобрать-то он отобрал, но тут же вернул — на лице ребенка появилось на редкость знакомое упрямое выражение, ротик широко раскрылся, на глазах выступили слезы, и Делу ничего не оставалось, как капитулировать.

Он всю жизнь считал себя крутым мужиком, упрямым и неподатливым, но эти двое — точнее, трое, если включить и Манци — делали с ним все, что хотели. Вот и сейчас попытка отругать кошку за учиненное безобразие закончилась гордо поднятым хвостом и презрительным мяуканьем через плечо: «И это вместо благодарности?!» После этого парочка удалилась на ковер играть с великолепной игрушкой — веревкой полудюймовой толщины с узлами на концах, купленной Карен в зоомагазине (там, правда, предполагали, что с этим будут играть щенки!)

Карен закончила дела на кухне и пришла в гостиную. Села на диван, собираясь включить телевизор -Дел тут же улегся, воспользовавшись ее коленями в качестве подушки. Возражений не последовало, наоборот, уютная маленькая рука взъерошила волосы, погладила — так ласково, что он зажмурился. Не открывая глаз, спросил:

— А когда я дома, ты тоже боишься, что... Рики придет?

— Нет, конечно! — ответила она таким тоном, словно он спрашивал заведомую глупость.

— Я не хочу, чтобы ты оставалась дома одна... пару дней, пока Рики еще здесь. Так что я с этим что-нибудь придумаю, ладно?

— Ладно.