Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Филя глядел на все молча и только крутил головой.
На одной улице из подворотни большого дома густо валил дым.
— Пожар! — Филя бросился в подворотню.
Витька — за ним.
Двор был глухой, мрачный, как глубокий каменный колодец. Посреди полыхал огонь. Нет, не пожар. Просто костер. Витька пожал плечами: странно. В центре Ленинграда, как в лесу, — костер.
Вокруг стояло несколько мужчин. Они не суетились, молча, хмуро глядели в огонь.
Но самое удивительное — мальчики даже не сразу поверили глазам — в костре горели не ящики, не стружка, не поленья, а целые столы, стулья, тумбочки. Горели они ярко, с треском; видно, дерево было сухое, и только краска на досках кипела и пузырилась. Еще целая гора таких же письменных столов, прикроватных белых тумбочек и самых разных стульев высилась неподалеку от огня.
— Что такое? Зачем добро палят? — тревожно повернулся Филя к Витьке.
Тот пожал плечами.
— Приказано, вот и жгем, — мрачно сказал стоящий рядом пожилой дядька в брезентовой куртке, надетой поверх пальто. — Директор гостиницы велел. Он новую мебель купил. А это имущество, считай, обветшало.
— Зачем же палить? — возмутился Филя. — Ведь еще вовсе ладные столы. Ну, для гостиницы не хороши, там, видать, шик нужен, так отдайте людям. Зачем палить?
— По закону, — хмуро сказал другой рабочий. — Отдать нельзя. Раз вещь отслужила, положено уничтожить. И акт составить…
— Не может быть такого закона! — взвился Филя. — Добро палить?!
Он так побелел — Витя даже испугался. А кадык ходил взад-вперед с утроенной скоростью.
— Да брось, — шепнул ему Витька. — Ну чего ты из-за барахла?.. Ну, сожгут это старье — и черт с ним…
— Нет! — выкрикнул Филя. — Разве это старье? Да у нас в колхозе такие столы еще как бы сгодились!
— Вообще-то оно конечно, — медленно произнес пожилой рабочий в брезентовой куртке. — Обидно жечь…
Возле костра вертелся маленький толстенький мужчина в шляпе, с портфелем. В руке у него трепыхались какие-то бумажки.
— А ну, малец, иди-иди! — крикнул он Филе. — Тут все по закону. А раздать нельзя. Материальные ценности! Разреши их раздать, так всю гостиницу по своим халупам разнесут. И шагай отсюда. Нечего тут пропаганду-агитацию разводить.
— Пойдем, — шепнул Витька.
— Нет, — Филя повернулся к толстяку. — А вы не кричите. Двор не ваш. Захотим и будем стоять, — и он скрестил руки на груди.
Витька тоже скрестил руки: как Наполеон на известной картине.
Так мальчики и стояли, а двое рабочих по команде толстяка опять стали швырять в костер стулья.
— Нет, не могу! — шепнул Филя. — А если в милицию? К начальнику? Мол, преступление…
Витька махнул рукой.
— Пока доберешься до этого начальника… Да он и слушать нас не станет…
— А может, в народную дружину?
Витька опять махнул рукой.
— Слушай! — вдруг воскликнул Филя. — У тебя отец кто?
— Ну, глазной врач.
— Да нет, ты говорил — депутат?
— Ну, депутат.
— Позвоним ему. Депутат — это сила…
Витькин отец слушал Филю не перебивая.
— Безобразие! — сказал он. — Какая гостиница? Так. Сейчас.
Ребята вернулись к костру. Он теперь пылал еще ярче. Рабочие затолкали в огонь большой стол, и он стоял на ножках, как какое-то странное обугленное животное.
А отца все не было…
Бросили в костер несколько стульев.
А отца все не было.
— Пока он приедет, только зола останется, — пробурчал Филя.
В костер полетели три тумбочки, потом еще одна и два стула…
Филя стоял, чуть не плача от ярости.
Вдруг наверху открылось окно. Высунулась чья-то седая голова.
— Прекратите, — сказала голова. — Сейчас же.
— То есть как это, товарищ директор? — закричал суетливый толстячок. — Вы же сами…
— Прекратите, — окно захлопнулось.
Филя ехидно подмигнул толстяку с портфелем, и мальчики ушли.
…Отец пришел домой поздно.
— Ну, герой, — сказал он Филе. — Победил?
Филя смутился.
— А скажите, — спросил он. — И впрямь есть такой закон — палить мебель?
— В постановлении сказано: пришедшие в негодность материальные ценности надо или уничтожить по акту или… — отец торжественно поднял вверх палец, — или безвозмездно передать другой заинтересованной организации…
— То есть подарить? — воскликнул Филя. — Ура! Пусть нашему колхозу подарят!
— Нет. Твой колхоз далеко. Гостиница уже с соседним домохозяйством договорилась. Там для красного уголка как раз позарез…
— А почему же он хотел непременно спалить? — спросил Филя.
— А ему просто лень возиться, — хмуро пояснил отец. — Искать заинтересованную организацию. Да оформлять. Проще — раз и в огонь… Есть еще такие деятели…
Отец насупился. Потом разогнал морщины.
— А ты молодец, — сказал он Филе. — Упорный. Так и надо.
Отец повернулся, молча посмотрел на Витьку. Тот стоял, опустив голову.
— Н-да, — сказал отец. — Вот именно… — и ушел в свою комнату.
На следующий день Витя повел Филю осматривать Невский. Долго бродили по сверкающему проспекту.
— Завернем к Марии Федоровне, а? — предложил Филя.
Витька кивнул.
В комнате у Марии Федоровны по-прежнему наперебой надрывались все три телефона.
По-прежнему из киосков передавали сюда самые сложные, самые заковыристые вопросы, на которые там, на месте, не могли ответить. И по-прежнему шуршали страницы толстых справочников, энциклопедий, указателей.
— Вы кстати зашли, — сказала мальчикам Мария Федоровна.
— Сколько лет твоей тетке? — повернулась она к Филе. — Тридцать четыре?
Он кивнул.
— Значит, еще молодая?
«Молодая? — Филя гмыкнул. — Старуха! Целых тридцать четыре!»
— Появилась у меня идея, — улыбнулась Мария Федоровна и положила руку Филе на плечо. — Приходи завтра.
На следующее утро Филя с Витькой опять поехали на Лиговку. Опять смотрели списки съемщиков, опрашивали дворников и управхозов. И опять слышали один и тот же ответ: «Нет, не проживает».
Бродя по жилконторам, разыскивая беспокойных управхозов в котельных, подвалах, в домовых прачечных, ребята на ходу беседовали. Обо всем. И о последнем шахматном матче: оба переживали неудачу Петросяна. И о книгах. И об охоте.
Насчет книг — оказалось, Витька намного опередил Филю. Витька рассказывал и про путешествие на «Кон-Тики», и про тунгусский метеорит, который, может быть, вовсе и не метеорит, а космический корабль.
Филя слушал и думал:
«А культурный этот Витька. И живет культурно. Одних книг — полных три шкафа!»
Когда Витька устал говорить, Филя рассказал, как однажды зимой в лесу встретил лосиху. Огромная, она стояла по брюхо в снегу и глодала ветки осины. Нет, даже не обгладывала, а прямо целиком поедала мерзлые прутья толщиной аж в два пальца.
— Запросто делянку осинника подстригла. Ровнехонько как ножницами. Будто это фруктовый сад!
Филя усмехнулся.
— И осиновую кору лосиха любит: сдирает лентами, словно корзины надумала плести. Да… А потом увидела меня — и как рванет по снегу!
