Забрав из раздаточного отверстия автомата с горячими напитками стаканчик с дымящимся кофе, Фрэнк окидывает взглядом кафетерий, ища свободный столик. Успевает дойти и поставить кофе на стол, прежде чем жар от горячей жидкости, быстро проникающий через стенки полистиролового стаканчика, обожжет ему пальцы.

Вот сейчас он выпьет кофе, а потом отправится искать мистера Блума. Конечно, кофе – способ потянуть время, он это сам понимает, однако перед тем, как заявлять об уходе, нелишне посидеть несколько минут спокойно и собраться с мыслями.

Он успел сделать всего несколько глотков, и тут в кафетерий заходит мистер Блум.

Глава «Тактической безопасности» небрежно забирает из автомата стакан чая с молоком и пончик с джемом и выбирает пустой столик. Мистер Блум редко перекусывает в кафетерии, да и вряд ли это простое совпадение, что он пришел сюда как раз в то время, когда здесь наверняка можно застать Фрэнка.

Фрэнк подумывает, не ускользнуть ли ему потихоньку из зала, но понимает, что с его стороны это было бы ребячеством. Кроме того, попытка мистера Блума разыскать его здесь (если это действительно так) – возможно, злоупотребление их тридцатитрехлетним знакомством, но, скорее всего, не злой умысел.

Фрэнк со вздохом делает последний глоток (кофе уже остыл до температуры горячей воды из-под крана), встает и тяжелой походкой направляется к столику мистера Блума. Какая-то частица его души не верит тому, что он сейчас намерен сделать, и умоляет его не подвергать себя пытке. К чему это стремление заявить о своем уходе официально? Почему бы просто не ускользнуть, никому не сказав ни слова?

Потому что это было бы неправильно. Потому что он обязан объясниться с мистером Блумом – хотя бы с ним одним. А еще потому, что тайком обычно уходят воры, а разве не выслеживанию и поимке воров Фрэнк посвятил полжизни?

– Дональд?

– Фрэнк. – В глазах мистера Блума не заметно удивления.

Фрэнку почти слышен скрип шейных позвонков: это сидящие вокруг Призраки украдкой напрягают шеи, вслушиваясь.

– Может, нам сейчас переговорить?

– Конечно. Ко мне пойдем?

– Пожалуй.

Сев за стол напротив мистера Блума, Фрэнк впервые замечает домашние черточки в обстановке его кабинета. Небольшая фотография в рамке – портрет девушки (кажется, когда-то мистер Блум упоминал, что у него есть племянница). Романы в бумажных обложках, втиснутые на полке между громоздкими скоросшивателями (Джойс, Солженицын, Вульф). Пожелтевшая истрепанная вырезка из финансовой газеты, прикрепленная к углу настенного ежедневника, с забавно-двусмысленным заголовком: «Скачок показателей свидетельствует, что Дни не утратили своего Цвета».[10]Поверх логотипа «Дней» на настольном компьютере наклеена желтая переводная картинка с улыбающейся рожицей. Такие вот мелкие личные штришки, которые Фрэнку ни за что не пришло бы в голову тут помещать, будь этот кабинет его собственным.

Мистер Блум ждет, когда Фрэнк заговорит. Он прождал уже целых три минуты, терпеливо доедая пончик с повидлом, слизывая крошки сахарной пудры с кончиков пальцев и попивая чай. Молчание Фрэнка вот-вот перейдет черту, отделяющую неуверенность от невежливости.

Он вынужден констатировать свое поражение.

– Не знаю, с чего начать.

– Начни с начала, – предлагает мистер Блум.

– В том-то и беда. Я сам не знаю, где это начало. Все так, как бы это объяснить… накопилось. Раньше мне казалось, я доволен своей работой, а теперь вот кажется, что нет.

– А-а… – Брови мистера Блум ползут вверх, лоб идет параллельными бороздами до самого упрямого вихра. – Так ты недоволен чем-то конкретным в своей работе или не можешь сказать, что именно тебе не нравится?

– Нет… Думаю, дело во мне. Работа остается работой. Она-то не меняется, – значит, это я переменился. – Зачем он сам себе все осложняет? Ему надо бы заявить напрямик, по-американски: Увольняюсь. Все, что ему нужно, – произнести это слово. К чему хождения вокруг да около? Откуда это нелепое желание смягчить удар? Какая мистеру Блуму разница: одним Призраком меньше – одной ответственностью меньше!

– В каком смысле переменился?

– Сложно сказать.

– Фрэнк, я хорошо понимаю – тебе трудно все это выразить, так что давай пока подождем, а когда ты почувствуешь себя готовым, тогда и расскажешь, что у тебя на уме. И хочу напомнить тебе: все, что бы ты ни сказал, не выйдет за пределы этих четырех стен, так что не стесняйся, можешь свободно ругать и покупателей, и братьев, и коллегу, и продавца с дурным запахом изо рта, и меня – словом, кого пожелаешь.

– Да никто здесь ни при чем. Дело во мне, только во мне самом.

Мистер Блум невозмутимо глядит на Фрэнка.

– Понимаю. Я просто хотел сделать так, чтобы ты улыбнулся. Как глупо с моей стороны.

– Дональд, а почему ты оставил эту работу?

– Я-то думал, мы здесь для того, чтобы поговорить о тебе.

– Может, это меня как-то подтолкнет.

– Правда? Ну, раз так, ладно. Почему я оставил работу Призрака? Главным образом потому, что перестал с ней справляться. Я уже не мог производить столько задержаний, сколько раньше. Покупатели начали меня замечать. Я стал терять свое лицо.

– Что терять? – осторожно переспрашивает Фрэнк, словно не веря своим ушам.

– Свое лицо. Профессионализм, – поясняет мистер Блум, с любопытством поглядывая через стол. – Мне предложили повышение как раз в нужное время. Я принял его не потому, что хотел этого, а потому, что мне ничего другого не оставалось. У меня не было выбора. Меня бы все равно уволили из Призраков, – значит, мне светило либо повышение, либо пенсия, а я в ту пору был еще не готов к трубке и тапочкам. Я и сейчас не готов. Да и Академия меня не устраивала. Можно ли было ожидать, что я буду хорошо обучать молодых людей работе Призраком, если сам утратил способности к этой работе? Может, у тебя сейчас похожие проблемы?

– Пожалуй, что нет.

– Я так и думал. Ты-то еще молодцом, Фрэнк. На твоем счету все так же много задержаний. Ты – один из лучших, я бы даже сказал – лучший из всех, и, видит Бог, я бы все отдал за то, чтобы шагать по магазину, как ты, как прежде, вкалывать, как прежде, чтобы так же щекотало под ложечкой, когда учуешь подозрительного типа. Конечно, порой это чертовски тяжело, порой скучно до смерти, и бывают дни, когда ступни у тебя будто наливаются свинцом, а вместо костей в ногах – словно ножи, и есть такие отделы, куда тебе противно заходить, но все равно нужно, и тебе тошно изо дня в день смотреть на лица покупателей, эти пустые, жадные лица: вроде бы они уже получили все, чего хотели, но нет, им все мало, и даже жирные ведут себя, как голодные, правда? А операторы – Боже милостивый, эти операторы! Бесы противоречия, посланные, чтобы мучить нас. Но, Фрэнк, разве все это не стоит того мига, когда ты осуществляешь ловкую, чистую поимку? Когда ты хватаешь с поличным настоящего профессионала, виртуоза своего дела, и знаешь, что этот прожженный ловкач с гибкими пальцами – твой, что ему от тебя никуда не деться, что с ним покончено? Не стоит ли море мерзости этого чудесного чувства абсолютной уверенности, которое сразу же появляется, когда кладешь руку ему на плечо и показываешь ему запись того, что он совершил, на своем «сфинксе», а потом читаешь над ним «Воровское благословение»? Эти редкие минуты чистой, сладкой ясности – вот настоящее вознаграждение Призрака за долгие часы суеты и маяты, скуки и тоски. Ты не согласен?