Остальные тоже встали.

— Поблагодари, — шепнула Эрмина.

— Благодарю вас за вашу доброту, — сказала я и, отпустив руку Лилли Цирмиллер, сделала глубокий книксен.

— Больше никаких книксенов! — воскликнул Его Превосходительство. — Те времена прошли, теперь наступает лучшая пора. Она станет одной из нас. Я получил огромное удовольствие, сударыни. Целую ручки. Принцесса, мое почтение! Госпожа Цирмиллер: Citius. Aldus. Fortius. Что означает: быстрее, выше, дальше. — Сшейте нам платье века, чтобы мы могли гордиться вами.

— Постараюсь, Ваше Превосходительство.

— Габор, я обедаю в «Черном орле» в половине второго. И ты отрапортуешь мне, как все прошло, с лошадьми и нашим ангелочком… — Он коротко кивнул, улыбнулся мне и, тяжело ступая, удалился. Осанка его была безупречна.

Бывают дни, которые начинаются многообещающе, но заканчиваются катастрофой. Таким был и этот день — среда 14 июля 1875 года. Спать я ложилась в слезах. Но лучше рассказать все по порядку.

Когда мы покидали салон, раскрыв свои зонты от солнца и распрощавшись со Стани, тетушкой и Валери, мир был еще в полном порядке. И Габор, не вымолвивший и двух слов в присутствии своего папа́, вдруг преобразился. Он засыпал меня комплиментами у перчаточника — никогда не видел таких изящных белых ручек. А после снятия мерок для сапог (это время ему пришлось ждать на улице) он предложил пройтись до казармы пешком. Это было смело! Дамы никогда не ходят пешком, разве что совсем недалеко, где-нибудь в городе. А так всюду разъезжают в карете. К моему великому изумлению, моя гувернантка сказала «да». Хотя вчера за ужином она объелась. А в этом случае движение абсолютно противопоказано. Для пищеварения тело нуждается в покое — сию истину я усвоила с колыбели.

Это была первая прогулка в моей жизни. И очень скоро у меня заболели ноги. Туфли жали в пятках, корсет впивался в тело, но время от времени я встречалась с Габором взглядом… эти прекрасные синие глаза… и сразу начинало казаться, что я отрываюсь от земли и парю над пыльной улицей. Вот она, любовь! Какая же в ней сила!

Габор, как я сказала, был неистощим и забавлял нас веселыми историями из жизни военной академии. Под конец он рассказал о некоем лейтенанте Косанике, который был новичком в Эннсе и еще не успел освоиться с его обитателями. Был он груб, вульгарен; никудышный наездник, он при первом же «марш-марш-ура!» слетел с лошади, пропоров себе сапоги саблей.

«Марш-марш-ура!» — это, как выяснилось, сигнал к нападению на врага. Так начинается кавалерийская атака с саблей наголо.

— И с тех пор в эскадроне гуляет шутка, — сказал Габор, — что в следующей войне Косаника используют как секретное оружие.

— Как это? — удивилась Эрмина.

— Потому что… представьте себе, звучит сигнал. Наша кавалерия срывается с места, первым по воздуху вылетает Косаник, головой вперед, как из гаубицы… война выиграна. Потому что враг умрет от смеха.

Я громко рассмеялась, но только потому, что сейчас меня никто не видел. Даме не пристало громко смеяться в обществе, это вульгарно. Ей полагается лишь улыбаться с закрытым ртом, что я и делала, когда навстречу попадались прохожие. Дорога доставляла истинное наслаждение. Обсаженная высокими тенистыми деревьями (все улицы в Австро-Венгрии представляли собой великолепные аллеи), она сворачивала направо и вела к казарме. Когда мы оказались у цели, я поняла, что любовь совершила еще одно чудо — исчез мой страх перед лошадьми.

Итак, вперед, в конюшню!

И тут меня ждал сюрприз. Конюшня была просто великолепна. С высокими потолками, просторная, напоенная воздухом и солнцем, вычищенная до блеска — настоящий дворец для лошадей. В окна влетали и вылетали ласточки, в гнездах у них были птенцы.

Я такого и представить себе не могла.

Она показалась мне уютной.

И лошади оказались не такими уж большими.

Габор был в своей стихии.

Никогда еще я не видела его таким счастливым. Он переходил от лошади к лошади, знал каждую по имени, и каждая получала подарок — кусочек сахара.

— А сейчас я покажу вам нечто особенное, — сказал он с таинственным видом, после того как поприветствовал, поцеловал и погладил не меньше двадцати лошадей, как своих старых друзей, — знаменитого Гадеса. Вы уже слыхали о нем?

— Я, да. А Минка еще нет. Так что расскажи.

Габор остановился перед королевским вороным, который от радости сразу же заржал.

— Он принадлежит моему дядюшке, коменданту полка. Я знаю его с самого детства. Угадайте, сколько ему лет?

— Пятнадцать, — сказала я.

— Нет.

— Старше или младше?

— Старше.

— Двадцать? Нет? Двадцать пять? Тоже нет?

Постепенно я стала казаться себе дурой. Но Габор смотрел на меня сияющими глазами.

— Ну, продолжайте. Сейчас угадаете.

— Тридцать? Опять неверно? Тридцать пять?

— Тридцать пять. Верно. И видите — он абсолютно свободен. И он здесь весьма уважаемая персона… Если две лошади повздорят друг с другом, лишая ночного покоя остальных, знаете, что он тогда делает?

— Нет, не знаю.

— Он ведет себя как вахтенный офицер. Сперва встает на дыбы, затем направляется к драчунам, высказывает все, что он о них думает, и в конюшне устанавливается мир и покой. Трудно поверить! Но его все слушаются. Занятно, не правда ли? И у животных есть свое начальство.

— Надеюсь, он не выйдет из стойла, — сказала я, отступив назад. Этот Гадес был просто огромным.

— Не бойтесь, — Габор встал передо мной, заслоняя от лошади, которая с явным удовольствием и громким хрустом пережевывала кусок сахара. — Он вам ничего не сделает. Но сразу хочу предупредить вас — никогда, никогда не вставайте позади лошади. Лошади пугливы. Если их что-то напугает, они лягаются. Удар копытом может оказаться смертельным. Так что никогда не вставайте позади лошади. И позади Ады тоже. Это золотое правило номер один. От этого зависит ваша жизнь.

— Ну это она запомнит, — заверила Эрмина. — Как не забудет и того, что в конюшне надо говорить тихо.

— Все что угодно, только не крик, — подтвердил Габор. — Лошади любят независимых людей. Наш конюх Пука излучает такой покой, что просто диву даешься. Сидя верхом на Зевсе, с дудочкой в руке, — справа в поводу Ада, слева Аполлон, — он пробирается с ними сквозь невероятную городскую сутолоку, и животные идут вместе с ним, спокойно, без опаски. Так что неизменное дружелюбие и спокойствие. Никакой суматохи, никакой спешки, говорить с лошадьми, как с малыми детьми, твердо, но с любовью. Это золотое правило номер два.

В самом деле, в конюшне царила приятная тишина, изредка прерываемая тихим пофыркиванием. Мы на цыпочках прошмыгнули через дверь с двойной обивкой, защищавшей от внешних шумов. И перед стойлами всегда должен быть покой. Это железный закон в кавалерии.