Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но это же просто вымысел.
— Ты прав, — повторила она. — Просто вымысел.
— Кроме того, что эта женщина красивая, умная и успешная. Это описание точно соответствует моей жене.
— В этом все и дело. Мне кажется, что формально я присутствую в книге. И я не планирую подать на тебя в суд или уволить за это. Поэтому скажи Айре Кауфману, чтобы он убирался к черту.
Он улыбнулся и прижал ее к себе.
— Спасибо.
— Не за что.
Он обнимал ее, чувствуя себя виновным в том, что не рассказал ей, какие мерзости вытворял сумасшедший старик в «Любителях книги». Кевин убедил себя, что это для ее же блага, хотя понимал, что подобное объяснение может оправдать любую ложь.
Даже про Сандру Блейр.
— Спокойной ночи, любимая, — сказал он. Перегнувшись через нее, он задул ароматическую свечу.
* * *
Было три часа ночи, а Пейтон никак не могла уснуть. Она думала о книге Кевина и о тех обвинениях, которые ей высказал Гэри. Это действительно странно. Двое мужчин, один — ее муж, а другой — первая любовь. Оба сочиняют о ней какие-то истории. И оба отвели ей роль неверной супруги.
Она снова посмотрела на часы. В темной спальне время тянулось медленно.
Ее первой ошибкой было то, что она рассказала Гэри о Кевине. Второй ошибкой — что не рассказала Кевину о том вечере с Гэри, когда она напилась и приходила в себя в квартире Гэри. А сейчас Гэри искажает факты, и ей гораздо труднее признаться во всем. Она всегда считала себя честным человеком, и теперь это только усложняло ситуацию. Пейтон не могла понять, что беспокоит ее больше — то, что она скрыла от мужа правду, или то, что смогла найти этому разумное объяснение. Конечно же, эти известные всем вынужденные оправдания похожи на самообман. «В этом не было ничего предосудительного. На самом деле все не так страшно, как может показаться. Ему лучше всего этого не знать».
Даже когда Пейтон потеряла ребенка, она не чувствовала себя такой опустошенной. Она знала, что, если два любящих человека начинают лгать друг другу, это заканчивается очень плохо, в чем она убедилась на примере своей собственной семьи.
Это было много лет тому назад, когда Пейтон была еще подростком. Их семья все еще жила во Флориде, но через несколько недель они собирались вернуться в Бостон. Прошло уже почти три месяца, после того как ее мать вернулась из больницы и сказала, что ребенок, которого она родила, умер. С тех пор об этом никто не говорил, по крайней мере в присутствии Пейтон. В этом заговоре молчания Пейтон было намного тяжелее пережить смерть сестры, которую она так и не увидела. Ей хотелось найти какое-то реальное подтверждение тому, что ее сестра существовала. Перед тем как уехать в Бостон, она хотела навестить могилу сестры. В день отъезда Пейтон застала свою мать в столовой. Она упаковывала семейный фарфор в картонную коробку.
— Ты не можешь сделать этого, — сказала ей мать.
— Я просто хочу постоять рядом и прочитать молитву.
— Нет никакой могилы.
— Что?
— Мы решили ее кремировать.
— Неужели нет никакого памятника или мемориальной таблички?
— Нет.
— Почему?
— Потому что мы не купили памятник, — ответила мать. Она не смотрела ей в глаза, отвечала автоматически, не прекращая упаковывать посуду.
— Но ты ведь купишь памятник?
— Нет. Ее пепел развеяли.
— Где?
Она остановилась и посмотрела на Пейтон.
— Какое это имеет значение?
— Она моя сестра. Это важно для меня.
— Прекрасно. Над океаном.
Пейтон внимательно посмотрела на мать. Ей показалось, что она нервничает, даже злится. Ее руки дрожали, когда она заворачивала сахарницу в газетную бумагу. Потом со злостью запихнула ее в коробку. Пейтон подошла ближе и наступила на стопку газет, лежавшую на полу, так чтобы мать не смогла взять еще одну газету. Она подняла глаза, и их взгляды встретились.
— Я думаю, ты от меня что-то скрываешь, — сказала Пейтон.
Прошло больше десяти лет, но Пейтон до сих пор все отчетливо помнит. Сейчас ее мучили похожие чувства. Слава Богу, сегодня ситуация прямо противоположная. Это не ее обманывают, а скорее она обманывает. Странно, но обманывать и быть обманутым — родственные вещи. И то, и другое иссушает душу.
Пейтон все еще не спала. Она лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок, и пыталась понять, почему вдруг вспомнила ту ужасную ссору с матерью. Она уткнулась лицом в подушку, припоминая, что обычно говорил ей отец, когда она была маленькой. Он всегда говорил, что утро вечера мудренее.
Сейчас ей в это не очень-то верилось. Может быть, поэтому она твердо решила позвонить отцу и пригласить его на обед. Ей станет легче после разговора с ним. Даже если она не решится расспросить его о том, что же на самом деле случилось.
В конце концов она хотела узнать старую семейную тайну, в которой никак не могла разобраться.
Они встретились в субботу, чтобы пообедать в «Фугакиу». Это популярный японский ресторан на Бруклайне. Его название всегда вызывает возмущенное восклицание «Прошу прощения?» у тех, кто не слышал о нем. Они заказали фирменное блюдо этого ресторана — лосось и маки. Маки — это рулет с тунцом. Ресторанчик был небольшой, поэтому посетители легко могли слышать, о чем говорят за соседними столиками. Пока они обедали, Пейтон не решилась рассказать о своих проблемах, но отец, очевидно, понял, что ее что-то тревожит, поэтому предложил прогуляться после еды. Они медленно шли по аллее.
— У тебя все в порядке? — спросил он.
— Далеко не все.
— Ты хотела со мной поговорить?
Она молчала, продолжая идти рядом с ним.
— Ты не обидишься, если я спрошу тебя о чем-то личном?
— Почему я должен обижаться?
— Вы с мамой дали какое-нибудь имя тому ребенку, который умер?
Он чуть не споткнулся на ходу.
— Нет. Но почему ты решила спросить об этом?
Отец остановился возле скамейки, стоявшей у входа в парк.
— Посидим немного?
Он сел на скамейку, но Пейтон продолжала стоять.
— Ты можешь не отвечать на вопрос, но существует кое-что, о чем я уже давно хотела узнать. И сейчас наступил такой момент в моей жизни, когда мне это очень нужно.
— Что?
— Ты когда-нибудь жалел о том, что мама сказала тебе об этом ребенке? О том, что он не от тебя?
Он открыл рот, собираясь ответить, но не произнес ни слова. Молчание длилось достаточно долго.
— Откуда ты узнала об этом? — едва слышно спросил он.