Но Брент хотел быть виноватым в смерти ребенка. Иногда он хотел, чтобы он и Карин были виноваты. Это признание вины было ему сладко, словно конфета. Карин велела ему заткнуться, заткнуться.

«Он бы в любом случае умер», – сказала она.

Когда метель кончается – во вторник после обеда, – Карин надевает дафлкот, выходит и расчищает тропинку к дому священника. Кажется, холодает еще сильнее; небо ясное. Остин говорит, что хочет поехать к озеру посмотреть на лед. Если так рано в году случается такая большая снежная буря, то ветер гонит волны на берег и они замерзают. Тогда лед бывает повсюду, в самых причудливых формах. Местные жители ходят к озеру фотографировать. Лучшие снимки иногда публикуют в газете. Остин тоже хочет поснимать. Тогда ему будет что показать людям на Гавайях. Так что Карин откапывает машину, и они едут. Ведет Остин – очень осторожно. У озера больше никого нет. Слишком холодно. Пока они прокладывают себе путь по дощатому тротуару, или по тому месту, где под снегом скрывается тротуар, Остин держится за Карин. Пластины льда свешиваются с отягощенных ветвей ив до земли, и солнце, клонящееся к западу, просвечивает их; они похожи на жемчужные стены. Ячейки высокого забора из металлической сетки заплыли льдом и стали похожи на пчелиные соты. Волны застыли прямо так, как разбивались о берег, – получились холмы и гроты, безумный пейзаж, который тянется до самой кромки воды. А детская площадка – качели, шведские стенки – преображена льдом, увешана органными трубами или погребена под незаконченными статуями – ледяными фигурами, похожими на людей, зверей, ангелов, чудовищ; они словно брошены скульптором, не завершившим работу.

Карин боится оставлять Остина одного, пока он фотографирует. Ей кажется, что он нетвердо стоит на ногах, – а что, если он упадет? Он может сломать ногу, шейку бедра. Стоит старику сломать шейку бедра, и все, его песенка спета. Даже то, что он снял перчатки, чтобы нажимать на кнопки фотоаппарата, кажется ей рискованным. Если он отморозит палец, то никуда не поедет, пропустит самолет.

Они возвращаются в машину. Остин и впрямь растирает замерзшие руки, дует на них. Он позволяет Карин сесть за руль. Если с ним случится что-нибудь серьезное – приедет ли Шейла Бразерс сюда? Возьмет на себя заботу о нем? Устроится в доме священника, отменит его прежние распоряжения?

– Вот странная погода, – говорит Остин. – На севере Онтарио сейчас тепло, выше нуля, даже мелкие озера еще не замерзли. А мы тут завалены торосами, на нас дуют ветра прямо с Великих равнин.

– Когда вы окажетесь на Гавайях, вам будет все равно, – твердо говорит Карин. – Что север Онтарио, что Великие равнины, что здешние места. Вы будете только радоваться, что унесли отсюда ноги. А что, она вам никогда не звонит?

– Кто? – спрашивает Остин.

– Она. Миссис Бразерс.

– А, Шейла. Она звонит по ночам. На Гавайях другой часовой пояс, там в это время еще не поздно.

Звонок раздается, когда Карин одна в доме, – утром накануне отъезда Остина. Мужской голос, неуверенный и вроде как обиженный.

– Его сейчас нет, – говорит Карин. Остин пошел в банк. – Я могу сказать, чтобы он вам перезвонил.

– Это будет междугородный звонок, – говорит мужчина в трубке. – Это звонят с Шахтного озера.

– С Шахтного озера, – повторяет Карин, шаря на полочке вокруг телефона в поисках ручки.

– Мы только хотели узнать. В смысле, мы только хотели уточнить. Что у нас правильно записано время его прибытия. Кто-то должен будет за ним подъехать. Так он прилетает в Тандер-Бэй в три часа, правильно?

Карин уже не ищет ручку. Наконец она говорит:

– Да, наверно, правильно. Насколько мне известно. Перезвоните около двенадцати, он будет дома.

– Я не знаю точно, смогу ли добраться до телефона около двенадцати. Я здесь в гостинице, но потом мне надо будет в другое место. Вы лучше просто передайте ему. Кто-нибудь его встретит в аэропорту в Тандер-Бэе завтра в три часа. Хорошо?

– Хорошо, – отвечает Карин.

– И еще можете передать, что мы нашли ему жилье.

– О! Хорошо.

– Это прицеп. Он сказал, что согласен пожить в прицепе. Понимаете, у нас тут очень давно не было священника.

– Ах вот оно что, – говорит Карин. – Да. Хорошо. Я ему передам.

Повесив трубку, она тут же ищет номер Меган в списке, висящем над телефоном, и набирает его. Через три-четыре гудка в трубке слышится голос Меган – чуть резче и отрывистей, чем в последний раз, когда Карин с ней разговаривала. Резкий, но игривый.

«Хозяйка дома сожалеет, что не может в настоящее время с вами поговорить, но если вы оставите свое имя, сообщение и номер телефона, она постарается связаться с вами как можно быстрее».

Карин успевает произнести: «Простите за беспокойство, но это очень важно», когда ее прерывает гудок, и она понимает, что говорит с одной из этих новомодных машинок. Карин начинает снова, набирает воздуху и говорит быстро, но отчетливо:

– Я просто хотела вам сказать. Хотела, чтобы вы знали. С вашим отцом все в порядке. Он здоров физически, и психика у него в полном порядке, и все такое. Так что можете не беспокоиться. Он завтра улетает на Гавайи. Я просто подумала… подумала о нашем разговоре. И решила сказать вам, чтобы вы не беспокоились. Это Карин звонит.

Она только-только выпаливает все это, как слышит возню у двери – Остин вернулся. Он не успевает спросить, почему она стоит в прихожей, или удивиться этому – она выпаливает в него залп вопросов. Попал ли он в банк? Не болит ли у него грудь от холода? Когда придет грузовик «Аукционного амбара» за вещами? Когда надо будет отдать ключ от дома священника попечительскому совету? Собирается ли Остин звонить сыну и дочери перед отъездом, или по приезде, или как?

Да. Нет. Грузовик придет в понедельник. Ключи надо отдать во вторник, но это не срочно – если Карин не управится к этому дню, то можно и в среду. Никаких телефонных звонков больше не будет. Он и его дети уже все, что можно, сказали друг другу. Приехав на место, он напишет им письмо. Каждому напишет по письму.

– После свадьбы?

– Да. Нет. Может быть, и раньше.

Он снял пальто и перебросил его через перила лестницы. Карин видит, что он пошатнулся и оперся рукой о перила, чтобы не упасть. Он притворяется, что ищет что-то в карманах пальто.

– Вам нехорошо? Хотите, я сделаю кофе?

Он отвечает не сразу. Взгляд плавает, обращенный куда-то мимо нее. Как могли они поверить, что этот хрупкий старик, усыхающий день ото дня, намерен жениться на зажиточной вдовушке и провести остаток дней в прогулках по солнечному пляжу? Это совершенно не в его характере. Ни за что на свете. Он собирается жить на износ – изработаться как можно быстрее, служа как можно более неблагодарным людям. Таким же неблагодарным, как Брент. А пока что – обманывать своих близких, убедив их, что он совершенно переродился. Иначе кто-нибудь может его не пустить. А он проскользнул в глубине, всех надул и доволен.