Джемайма вскочила на ноги.

— Но он женился бы, мисс Грейс! Я не слепая, я видела, как он глядел на вас.

— Все это не важно. Мэб, я тебя очень прошу, срочно возвращайся домой и скажи Рубену, пусть отправляется в «Черную лошадь», может, что узнает.

— Мисс Грейс, я уже его послала. Будет возвращаться, завернет сюда.

Когда Мэб наконец ушла, на Грейс снова обрушилась тишина. Джемайма, расстроенная, поднялась на свой чердак.

Печальные события дня отвлекли Грейс от ее собственных раздумий и сомнений, а сейчас все вернулось. Бумаги Анри по-прежнему лежали в тайнике. Почему он не попросил их? Может, у него есть какой-то план? Может, он решил, лучше пусть бумаги полежат здесь, пока не понадобятся ему? Или она сама должна решать, что с ними делать? Перед его отъездом им не удалось поговорить, они ни на мгновение не оставались одни. Уезжая, он только один раз повернулся и махнул ей рукой. Впрочем, что тут решать? Если бумаги могут хоть как-то помочь Ан-ри, так или иначе надо их прочесть.

Через две минуты Грейс ломала первую печать.

Для тюремной камеры было очень даже неплохо. Судя по всему, один из самых дешевых номеров гостиницы Вуфертона. Впрочем, тут имелось все необходимое: кровать с пологом, шаткий комод со стоящими на нем тазом и кувшином и стул у окошка, слишком маленького, чтобы в него можно было пролезть.

День Анри провел, в основном лежа на кровати, поднявшись лишь для того, чтобы поесть. Он съел все, что ему принесли, — надо было беречь силы. Под вечер к нему зашел Рубен.

— Мистер Мейберри знает, что я помогал вам у мисс Грейс, и велел мистеру Вуфертону впустить меня. Я ему сказал, что хочу сделать перевязку.

У него и в самом деле оказались с собой мазь и бинты, а также платок, чтобы подвесить руку. Анри был уверен, что его послала Грейс. К его разочарованию, это оказалось не так.

— Я не виделся с мисс Грейс, — сообщил Рубен. — Меня послала Мэб. Но сказала, чтобы на обратном пути я заехал в Вонтс, так что, если хотите, можете передать весточку.

Анри задумался. Послать записку? Но это опасно, ее могут перехватить, причинять неприятности Рубену не хочется. А если передать что-то на словах, то не перепутает ли он чего?

— Скажи ей… — Нет, это не для посторонних ушей. — В общем, скажи ей, что у меня все хорошо, я сыт и сижу в отличном номере, хотя и под замком.

Рубен повторил вслух послание и заверил Анри, что передаст все в точности. Потом он помог Анри раздеться, омыл рану, намазал мазью и перевязал. Он очень удивился, с чего это она вдруг снова открылась.

Естественно, Анри не стал просвещать его на этот счет, но мысленно добавил к своему посланию для Грейс еще несколько слов. О том, что он скучает по ней, о своих чувствах к ней, о своих желаниях и надеждах, которым, наверное, не суждено сбыться. Анри чуть не высказал все это вслух, когда Рубен собрался уходить. Помешала только гордость. Пока он не победил, слова ни к чему.

Стемнело. Радуясь, что с обеда осталось немного вина, Анри сидел со стаканом в руке и думал. Звук открываемой двери отвлек его от размышлений. Он поднял голову — на пороге стоял Жан-Марк.

Анри инстинктивно перемахнул через кровать.

— Как ты сюда попал?

Жан-Марк ухмыльнулся.

— Ты думал, эти английские свиньи меня остановят? Вуфертон плохо подбирает людей.

Анри старался разглядеть, есть ли у Жан-Марка при себе оружие. Неужели он рискнет застрелить его прямо тут, в гостинице? Вряд ли, слишком опасно. Жан-Марк не дурак, знает, что будет тут же пойман и схлопочет по полной за убийство.

Значит, что-то другое. Нож? Яд? Но в этом случае он должен приблизиться.

— И что же тебе помогло? Подкуп? Эль с сонной травкой?

Жан-Марк дернул плечом.

— Тебе-то что до этого?

— И кто там еще за дверью? Огастен?

— Какая тебе разница?

Позади Анри было окно. Только какой толк от него? Думай, думай, Анри, с одной рукой тебе с врагом не справиться. На всякий случай Анри все же высвободил руку из платка. И застыл, прислонившись спиной к стене.

— Зачем пришел? Хочешь меня убить?

— За дурака меня принимаешь? — Жан-Марк усмехнулся. — Хотя, на этом ты и погорел — считал себя самым умным. Да только мозгов не хватило сообразить, что пора отступить.

Анри вскипел.

— А ты, конечно, сообразил! Отступить! Надо быть предателем, чтобы пойти на такое!

— Это ты предатель, ты что, забыл?

— Кого же это я предал? Робеспьера? Ну, допустим. Но это сделали мы все четверо, ведь мы служили вовсе не ему!

— Я служу только правительству Франции, — надменно произнес Жан-Марк.

— С каких это пор? Врага еще можно уважать, но перебежчик вызывает только презрение.

Глаза Жан-Марка на мгновение вспыхнули, он с ухмылкой достал из кармана пистолет.

— Я бы на твоем месте не очень-то задирал нос. Тебе конец.

Анри смотрел на пистолет и прикидывал, хватит ли у него сил в случае чего выхватить его.

— Так ты, значит, не считаешь себя дураком?

Лорио засмеялся и прислонился к стояку кроватного полога, небрежно опустив пистолет дулом в пол.

— Неужели так трудно понять, Анри, что человек может измениться? Когда мы начинали, кто мы такие были? Юные сумасброды, понятия не имевшие, против кого они идут. Да, мы надели маски и постарались пробраться на самый верх. Это просто чудо, что наша игра продолжалась так долго. Но гражданин Робеспьер… — Жан-Марк умолк, глаза его горели фанатическим блеском, как у самого Робеспьера и его присных. — Он стал моим учителем, Анри! Он заставил меня понять, что революция была необходимой. И мало-помалу я понял: все, кто против нее, должны быть уничтожены.

Анри почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

— Даже твои родственники? Твои друзья?

По лицу Жан-Марка пробежала слабая улыбка.

— Ты нащупал мое больное место, Анри. Поэтому я и приехал за тобой.

— Не понял.

Улыбка стала шире, Жан-Марк улыбался почти как когда-то.

— Это твоя забота. Но я, как твой друг, хочу дать тебе еще один шанс. Искупить свою вину, жить дальше.

— Как? — воскликнул Анри, на мгновение растерявшись.

— Отрекись от своих прежних убеждений и присоединяйся к нашему делу.

Анри с трудом сдержал смех.

— Ты с ума сошел!

Но это же благое дело, ты сам это видел, — продолжал Жан-Марк. — Ты способный человек, и было бы жаль тебя терять из-за порушенного идеала, в который ты продолжаешь верить. Вернись к нам, и я позабочусь о том, чтобы с тебя сняли все обвинения.