Он еще раз многообещающе ее поцеловал, чтобы не забыла и представляла, что ждет ее впереди, после чего помчался к придворным.

Дождавшись, когда неугомонный Версаль затих, он очутился у крыла, где, надеялся, одно окно… А их горело три! Как же быть? Приложив титанические усилия, Абрам забрался на второй этаж, зацепился руками за подоконник и повис, но все же заглянул в комнату. Смутившись, он спустился вниз – не Жанин была в объятиях мужчины. Зато во второе окно залез легко. От древнего дерева тянулась толстая ветка, по ней и полз Абрам, как пантера, рискуя сорваться, да что не сделаешь ради любви. Под пологом на широкой постели спала женщина. Наконец! Она лежала на боку спиной к Абраму. Он осторожно присел на край постели и тронул за плечо ее, уставшую ждать, наверняка уснувшую. Она медленно поворачивалась к нему, а он, предвкушая наслаждение, нетерпеливо наклонялся к ее лицу, дабы сразу приступить к жарким поцелуям… и замер.

Нет, она не закричала, увидев негра на своей постели, через секунду испуганно вскрикнул он, так как едва не принялся целовать сморщенное и беззубое существо, спросившее голосом престарелой вороны:

– Вы ко мне? Ах, какой баловник.

Под хохот старухи Абрам кубарем слетел вниз, чудом не переломав кости.

Осталось третье окно. Но теперь Абрам был предусмотрительным и прежде хорошо рассмотрел, кто лежал на постели…

* * *

Павел шагнул в комнату, тронул дверцу старого шкафа. Издав тягучий, заунывный скрип, она открылась. Вещи Стеллы так и висят, покрываясь пылью, поедаемые молью. Он прилег на кровать, зажмурился. Последнее время он плохо спит. Не то чтобы бессонница, а так, вроде спит, но все слышит. Звуки, звуки…

Тишина имеет свои звуки, беспокойные. Это дом всегда нагоняет тревогу. Вся жизнь здесь прошла в ожидании беды, ожидания оправдывались. Но тогда причины были в отце. Откуда сейчас взялось это чувство беспокойства и ожидания чего-то плохого, что должно вот-вот случиться? Может, то, что произошло в доме пять лет назад, никуда не исчезло, а замерло, растворилось в стенах и теперь пугает тишиной?

В ту ночь он не спал. Лежал, думал, ждал. Она пришла под утро, бесшумно разделась и скользнула под одеяло.

– Я все знаю, – сказал Павел.

– Что – все? – испугалась Стелла.

– Ты села в машину, я видел. Ты проститутка.

– Да, – просто ответила она, точно речь шла о естественных вещах.

– Ты… Моя сестра… Ты не должна была… Грязная шлюха!

– Это работа, Павлик. За нее платят. Просто работа.

– Тебе нравится, я видел. Ты смеялась с девчонками, такими же, как ты.

– Потому что работа. Ничем она не хуже любой другой. У меня не было выбора, Павлуша. Помнишь, мы голодали? Это такое скотство, когда люди голодают… Не суди меня. Это же так просто: чтобы жить, человек должен есть, еду можно купить, а если нет денег, как купить? Видишь, все очень просто. Обыкновенный способ выжить. А теперь давай спать…

– Я так тебя люблю, а ты…

Он обнял ее, чуть не плача, уже жалея сестру и ненавидя себя за сказанные злые слова.

– Спи, ангел мой, спи. О Мадонна, как я устала…

Стелла не была католичкой, они вообще жили вне веры. Мадонну часто поминала мать, сестра, видимо, унаследовала от нее в тяжелые минуты обращаться к Мадонне.

За завтраком Павел ни словом не обмолвился о вчерашнем. Не было ничего! Только Стелла как-то странно рассматривала его, подперев подбородок кулаком, чем слегка смущала брата.

– А ты вырос, я и не заметила, – печально вздохнула она. – Совсем взрослый.

Стелла запретила проводить ночи в ее постели. Павел полностью переселился в свою комнату – чужую, одинокую и неуютную. Когда ее не было дома, он заходил к ней, открывал шкаф, обнимал вещи на вешалках и вдыхал запахи. Однажды, вернувшись вечером с тренировки, Павел с порога услышал, что на половине отца идет очередной загул. Постучал к Стелле. Она сидела на подоконнике и курила папиросу, выдыхая дым в форточку.

– Дай мне, – потянулся за папиросой Павел.

– Не эту, – кинув ему дорогую пачку сигарет с фильтром, сказала: – Вот кури. А ты разве куришь?

– Пробовал.

Она была немного на взводе, девушку водило из стороны в сторону, глаза с поволокой. Павел приблизился к сестре, принюхиваясь, спросил:

– Ты пила?

– Нет, – рассмеялась она. – Не люблю пить. Так, устала очень, немного расслабилась…

Спрыгнув с подоконника, Стелла не устояла на ногах, неловко повалилась на брата, рассмеялась. Павел подхватил девушку на руки и застыл, так здорово было держать ее.

– Какой ты сильный, Павлуша… Ты самый лучший. Мне надо полежать… голова кругом… Не обращай внимания. Немного поспать… надо…

И у Павла пошла кругом голова. Положив сестру на кровать, сел рядом. Он всю ночь будет сидеть и смотреть на нее. Настольная лампа светила ей прямо в лицо, тени от ресниц падали на скулы…

Она тоже самая лучшая. Павел развернул абажур в сторону, чтобы яркий свет не бил в лицо сестре, в полумраке Стелла стала еще красивее. Такая длинная шея, плавно переходящая в плечи, только у его сестры. И белая кожа… Рука сама потянулась погладить шею, неосторожно задела халат, обнажив плечо и часть груди. В Павле проснулась нежность, он прикоснулся губами к шее, плечу… Пальцы сдвинули халат, осторожно потрогали грудь, а губы прижались к розовой точке… Стелла вроде спала, но вдруг выгнулась, глубоко вдохнула… «Кажется, ей понравилось, – догадался Павел. Он гладил ее гладкое тело, бугорки грудей, забыв, что ласкает родную сестру. Незаметно для себя поцеловал ее в губы далеко не братским поцелуем… Что же Стелла? Ответила на поцелуй.

Как разделся, как оказался между двух ног… плохо помнил и потом, после всего. Его никто не учил технике любви, но, доверившись природе, Павел любил ее со знанием дела. А после небывалого восторга и сброшенного груза томления его поцелуи благодарности замирали на лице, шее и груди Стеллы.

Теперь у стенки спала она, а он с краю, как и подобает мужчине, обнимая свою женщину. У них есть общая тайна, которая возвышала его даже в собственных глазах, посеяв презрение к окружающим и тем более, к сверстникам. Именно в ту ночь для Павла перестал существовать мир, он сочинял свой, отличный от окружающего, с родившейся тайной, куда никого, кроме Стеллы, не пустит.

Утром тяжелая голова Стеллы вмиг обрела ясность. Ее охватил ужас при виде брата, прильнувшего к ней. Что могло произойти между двумя голыми? Лишь одно. Ничего она не помнила, кокс да косячок вырубили ее напрочь. Бывает, на душе жутко, гадко, хочется забыться… Забылась!.. Ее охватил настоящий ужас.

– Как ты посмел! Как ты мог! – трясла она Павла за плечи.

Он одним движением положил ее на лопатки, оказавшись сверху.

– Ты этого хотела, – уверенно сказал он.