Мертен стоял и ждал на мостике. Он казался предельно спокойным, но сердце так и норовило выскочить. То же происходило и с другими.

05. 40 и 30 секунд… 40… 50…

05.41…

Но за мгновение до этого вулкан взорвался на корме сухогруза. Словно гигантский кулак поднялся из моря, составленный из воды, пены, дыма и обломков.

Продолжая двигаться прежним ходом, с лодки видели, как, погружаясь кормой, тонет судно, поливаемое золотыми лучами восходящего солнца. На миг судно выровнялось, словно желая попрощаться в последний раз, и потом исчезло в пучине.

Команда спасалась, цепляясь за ящики, которые были сложены на палубе и которые разметало взрывом. Всё произошло так быстро, что у команды не было времени спустить шлюпку. Море покрылось обломками самолётов – содержанием палубных контейнеров. Судно перевозило военные материалы. Оно называлось «Порт Монреаль».

Три сухогруза водоизмещением 20 000 тонн и 30 тысяч тонн грузу – такой оказалась добыча одной той ночи.

Оперативная сводка. Весна 1942 года.

Средний тоннаж потопленных судов продолжал расти. В январе средний ежедневный показатель на действующую лодку составил 209 тонн, в феврале – 378 тонн, в марте – 409, а в апреле вырос до 412 тонн.

Командование подводным флотом выступало за то, чтобы подводная война у американских берегов продолжалась до тех пор, пока она будет приносить хорошие результаты. С той оговоркой, что ситуация может измениться в любой день. Несмотря на огромные усилия американцев, считалось, что пока их противолодочная оборона не представляет серьёзной опасности. Их воздушная разведка считалась крайне слабой, эсминцы и корветы ходили слишком быстро, чтобы обнаруживать лодки и точно сбрасывать глубинных бомб. Это доказал опыт подводной лодки «U-71». Команды американских кораблей были плохо подготовлены и лишены боевого опыта. Но сколько такое положение будет сохраняться?

* * *

Пусть лейтенант Флаксенберг, командир подводной лодки «U-71», своими словами расскажет историю своего пятого боевого похода, состоявшегося весной 1942 года.

Когда мы 23 февраля выходили в море, стоял неприятный холод – даже на атлантическом побережье. В устье Луары плескалось грязное море, покрытое плотными пятнами тумана. В такую погоду было непросто выйти из Сен-Назера. Наш противовоздушный эскорт скоро развернулся и ушёл, но я уговорил свой корабль прикрытия довести меня до выхода за заграждения.

После этого мы остались одни.

Днём мы шли через Бискайский залив в подводном положении, а ночью всплывали и шли полным ходом, чтобы пройти опасную зону без приключений и как можно скорее. Мы уже вполне привыкли к привычке британских самолётов освобождаться над заливом от неиспользованных в охоте за подводными лодками бомб, но на комфортной глубине, на которой мы держались, они нас не слишком беспокоили.

На третий день погода стала невероятно прекрасной. Светило солнце, видимость была великолепной. Мы пришли в море, к которому стремились. Согласно полученным мной приказам, я должен был действовать у мыса Хаттерас, если позволят запасы топлива, а если нет, то восточнее.

Я шёл «самым экономичным ходом», который был жутко медленным. Но это не имело значения, времени у нас хватало… Кстати, расход топлива зависел и от погоды – а это уже кому как повезёт. Пока что везение нам сопутствовало.

Но не долго. Этот прекрасный денёк оказался последним из таких, что мы видели за долгое время. Мы шли по «Большому кругу» – самому короткому пути, но он считался в Северной Атлантике печально известным своей мерзкой погодой в это время года. Так что, как я уже заметил, наше погодное счастье оказалось недолгим.

Утро следующего дня было ещё прекрасным, и я мог позволить себе объявлять учебно-боевые тревоги, как я всегда делал по пути на позицию, потому что каждый раз обнаруживал, что четверть команды была довольно неопытной.

На следующий день ветер поменялся и начал дуть с северо-запада, запада, юго-запада – в общем, нам в лицо. Ну и мне пришлось, конечно, принять южнее…

Нас швыряло с борта на борт, вверх и вниз на огромных пятнадцатиметровых волнах. Корабль вынужден был в буквальном смысле слова карабкаться на горы, чтобы потом съезжать с них с головокружительной скоростью.

На мостике можно было выжить лишь в таком штормовом одеянии, которое немногим отличалось от водолазного, но и в нём мы быстро промокали до нитки. Но мы ничем не могли помешать холодной воде заливаться за шиворот. Люк в боевую рубку приходилось держать всё время закрытым – со всеми последствиями для воздуха в лодке.

Носовой отсек был настоящей разбойничьей пещерой. Запасные торпеды занимали все свободное пространство. Встать в полный рост там было невозможно. Пищу моряки принимали, присев за столом, который представлял собой доски, положенные на пару торпед.

Тарелки, кружки, ножи и вилки падали и исчезали в трюмах грязной воды. Нелёгкая была жизнь. Но хуже всего жилось в дизельном отсеке с его гулом и запахами горючего.

А ещё морская болезнь. У меня на борту был молодой курсант, он был бледный и измождённый и практически ничего не ел в течение двух недель. Большую часть времени он лежал, лишённый сил и эмоций, на койке. Я ничем не мог помочь ему, раз его желудок не собирался помогать мне. Но это меня беспокоило, конечно.

И вот в такой обстановке кок корабля показывал удивительное мастерство и проявлял пунктуальность в приготовлении пищи. К восьмому дню свежие продукты, за исключением лимонов, которые снабжали нас витаминами, у нас заканчивались, и в еде преобладали консервированные продукты, которые было гораздо легче готовить.

Предвидя долгий поход, я ввёл систему планирования рациона на несколько дней.

После еды мы валялись на койках, принимая меры, чтобы не скатиться с койки при качке. Моряки называли это «детсадом». Заснуть не можешь, читать не хочется. Дремлешь понемногу. И остаётся очень много времени на размышления о себе – а в этом мало хорошего.

Горючее оставалось решающим фактором. Если мы не могли идти в надводном положении – а идти быстрым ходом ценой повышенного расхода топлива было тоже сомнительным преимуществом, – то мы шли в подводном положении, пока батареи не истощались или воздух в лодке не насыщался угольной кислотой и мы вынуждены были всплывать. Кассеты с поташом я, конечно, берег до района боевых действий.

Идти в подводном положении и на соответствующей глубине – в этом было по крайней мере одно преимущество: лодка шла ровно и спокойно. И команда сразу оживала. В центральном посту разворачивались шахматные битвы, в старшинской кают-компании на столе появлялись карты, радисты начинали разгадывать кроссворды, залезая в словари и географические атласы, в первом кто-нибудь начинал бренчать на пианино, начинали переходить из рук в руки потрёпанные и испачканные в масле, зачитанные буквально до дыр иллюстрированные газеты и журналы.