— Кто мог обладать полномочиями, чтобы?.. — советник замялся.

— Я же сказал: Локьё и наш командующий, лендслер.

— Они заключили перемирие с хаттами?

— С какой-то Гамбарской группой. Я не очень в этом во всём разбираюсь, — легко признался Рэм. — Хатты починили нашего капитана. Ну, а что будет дальше — и Хэд не знает.

— Юноша, Хэд — это не ругательство… — покачал головой советник. — Хэд — это…

— Это фамилия, — кивнул Рэм. — Дерен мне говорил. А ещё он говорил, что мир изменился. И выиграют в нём те, кто будет достаточно гибок, чтобы первым приспособиться к новым реалиям. Нам с вами тоже надо заключить сейчас мир. Вам и мне. А потом мы уже разберёмся, да? Захотите вы остаться в условно имперской юрисдикции или перейдёте в Содружество — это уже момент технический. В этом больше нет никакой политики, противостояния. Идите куда хотите, понимаете?

Голограмма замерла. Рэм успел досчитать до ста, когда раздался голос советника:

— Мне нужно обсудить то, что вы сказали. Это… — он замялся.

— Это понятно, — согласился Рэм. — И я бы тоже с вами вживую поговорил. Давайте нормально встретимся и всё обсудим? Выходите наверх?

— Лучше вы к нам, вниз, — криво усмехнулся советник. — Сделайте два шага влево?

Рэм подчинился и подошёл вплотную к стене.

— Да. Хорошо. Теперь приложите ладонь на уровне лица.

Рэм дотронулся до бетона.

Стена заурчала, посыпалась штукатурка, открывая тяжёлую далтитовую дверь. Неубиваемую.

— Здесь проход, — пояснил советник. — Приходите сюда завтра. Если вы придёте один — дверь будет открыта, и мы поговорим.

— Я приду, — пообещал Рэм.

* * *

Тихий сосновый храм заливало невидимое досужему глазу золото. Оно теплом проникало под компрессионку Дерена, согревая кожу и сердце.

Он пытался закрыть глаза, чтобы отключиться от мира и уйти в мир внутренний, но старик взял его за руку:

— Смотри, — попросил он. — Пожалуйста, смотри.

Золотое свечение потекло вокруг них, свиваясь петлями, порастая фантомными отблесками других цветов: золото и аметист, золото и сапфир, золото и…

— Когда-то цвета великих домов были обретены на Юге как некая данность, а совсем не набор философских категорий, — тихо звучал голос брата Ове. — Мы познали боль закона, данного в переплетении энергий нового мира. Мы увидели его свет. Отрезанные от метрополии, голодные и замерзающие на негостеприимных планетах первого поселения. Потерянные своими богами. Мы хотели выжить на Юге, искали новых богов, а нашли свет. Вот так и возникли Дома камня. Совсем не как философская идея, а как отражение наших помыслов и ответа на них Вселенной. Синий свет хранил память. Аметист — защищал слабых духом. Золото — было цветом торговли, здесь древние правы, но это не цвет жадности. Жадность рвёт установленную связь с мировыми потоками. Поток силы можно не только обрести — но и потерять.

— А как же багровые эрцоги? — Дерену всё-таки удалось моргнуть и вернуть себе разум, растворившийся в золотом сиянии. — Они мешали свой свет с кровью.

— Так он и в природе мира был смешан с кровью, — светло улыбнулся брат Ове. — Ты же воин, ты знаешь, что значит убивать, но сохранять равновесие между раскаянием за причинённую миру боль и кровавой бездной внутри тебя. Багровым эрцогам достался опасный путь, и они не удержали равновесие, следуя его целями. Они стали жестокими. А мы… — он вздохнул. — Дом Оникса стал жадным. И его свет угас.

— Но ведь есть официальная наследница вашего дома? — уивился Дерен.

— Малолетняя девочка? — старик кивнул. — Милый ребёнок. Это хорошо, что она есть. Но вот потока всё ещё нет. Нет Золотого Тельца, только маленький жёлтый телёнок.

— Он будет расти?

— Да, если я смогу повторить путь первых эрцогов, — брат Ове посмотрел на Дерена с какой-то странной надеждой.

— Долго? — понял его лейтенант. — Вы боитесь, что путь ваш конечен? И Телёнка некому передать?

Брат Ове тяжело вздохнул и не ответил.

— Иначе ваш Дом умрёт? — Дерен понимал, что неделикатен. Но он хотел знать наверняка.

— То, что не приобретается разом — то и не теряется во мгновение, — пояснил брат Ове. — Дом умирает долго. И будет ещё умирать, если…

Дерен кивнул. Он видел, что слёзы тихонечко выбежали из глаз старика и скользнули за ворот халата. Наследница у Дома была, а преемника, способного взрастить поток, не было.

Мир таков, что судьба великих Домов решается иногда не во дворцах, а в холодных храмах из дикой сосны.

Он покачал головой. Он не знал, чем тут можно помочь.

Содружество держалось силой своих Домов. Попав на Юг, человечество утратило старый путь, старую иллюзию мира. Но прошло две тысячи лет, и стали говорить, что свет в Домах стал угасать.

Но теперь Дерен видел — не в домах, но в людях. И путь этот можно было пройти заново.

— Мир наш — свет в наших глазах, — сказал он вслух, чтобы запомнить. Чтобы включилась запись браслета на руке. Он не хотел, не мог забыть эту странную фразу.

— Я поражён, — сказал брат Ове. — Я поражён, что ты, с глазами Дома Аметиста, видишь Золотого Телёнка.

— Я заканчивал торговую академию, — сказал Дерен, понимая, что это неважно.

— Никто не знает, что важно, — эхом ответил старик.

— Мир — всегда новый. Так меня учили. То, что меняется — только оно живое.

Брат Ове кивнул.

— Я не буду тебя ни о чём просить, — произнёс он, вытирая слезящиеся глаза. — И я не скажу тебе — выбирай. Я скажу — будь таким, как ты есть.

Дерен кивнул.

И старик добавил буднично и просто:

— Пойдём-ка чайку с пирожками, а? Ты же с дороги?

— Чай? — спросил старик, когда они взобрались по крутой лестнице в его тёплый уютный кабинет.

Здесь всё было ухоженно, украшено тонкими ткаными коврами и накидками ручной вышивки.

— Гобелен, — старик погладил гладкий ковёр. — Это называется гобелен.

Дерен кивнул, запоминая.

— Вы делаете их в общине? — спросил он.

— Продаём жадным туристам, — улыбнулся брат Ове. — Они бродят летом вокруг карантинной зоны, но военные бдят и не пускают их в общину предателей. И туристы покупают у нас сувениры, чтобы пугать друзей рассказами о диких запретных землях. — Он убрал с низенького стола книги. — Ты будешь чай или йоль?

Дерен, уже много лет специально заказывающий на Гране смесь для йоля, кивнул, понимая, что старик уже догадался.

— Как она умерла? — спросил он.