Поздним вечером переговоры были продолжены в более широком кругу. С германской стороны в них участвовали Риббентроп, его статс-секретарь Вайцзеккер, Шмидт и главный юрист имперского министерства иностранных дел д-р Гауе, а с британской – Гендерсон и Киркпатрик. Двери конференц-зала закрылись. В холле отеля образовались рьяно дискутирующие группы. Многие чиновники министерства иностранных дел, весьма не любившие своего министра, критиковали Риббентропа за то, что ему все-таки удалось проникнуть на переговоры. Но мне бросилось в глаза, что все они, начиная со статс-секретарей, когда на сцене появлялся сам министр, производили впечатление подобострастных и раболепных. То, что раскол во мнениях германских чиновников стал заметен и для присутствовавших английских дипломатов, я счел недостойным.

Переговоры продолжались почти до 2 часов утра. Шли они, как уже отмечалось, за закрытыми дверями. Заглянуть за эти двери и бросить взгляд в зал переговоров можно было лишь случайно, когда кто-нибудь выходил или вносили новые сообщения. В одном из них говорилось, что Бенеш распорядился объявить всеобщую мобилизацию. Мы посчитали это отнюдь не добрым знаком для мирного решения. Стрелка барометра настроения упала вниз. Когда вскоре Гитлер и Чемберлен распрощались друг с другом внешне сердечно, она стала подниматься. И все-таки позитивный результат переговоров предсказать было никак нельзя. Я понял это из разговора фюрера с Кейтелем, в котором участвовали и мы, военные адъютанты.

Мы узнали, что запланированное на 28 сентября занятие германскими войсками Судетской области, по желанию Чем-берлена, перенесено на 1 октября. Гитлер отозвался о премьер-министре и его усилиях положительно и нашел слова признательности за его личные действия ради мирного решения. Однако сам он в то, что чехи подчинятся британским и германским соображениям, не верит. Поэтому следует придерживаться мобилизационного плана по операции «Грюн» и в таком случае захватить всю Чехословакию; все остается по-прежнему. Из слов фюрера в этом военном кругу можно было заключить, что это решение было бы для него наилучшим. Из бесед с Чемберленом он сделал подкреплявший его соображения вывод: Англия и Франция сейчас наступать на Германию не смогут.

В результате Годесберга фронты не изменились. Гитлер настаивал на своих требованиях. Что именно скрывалось за позицией Чемберлена, мы не знали. Не хочет заставить чехов уступить или не может? Фюрер склонялся к первой точке зрения. По возвращении в Берлин он приказал доложить ему о ходе военных приготовлений и дал понять, что с возможностью мобилизации все еще следует считаться.

26 сентября Гитлер принял в Имперской канцелярии сэра Горация Вильсона, прибывшего с письмом от Чемберлена. В письме сообщалось: переданный ему 23 сентября меморандум Гитлера с предложением, чтобы чехи очистили Судетскую область, для Чехословакии неприемлем. Одновременно английский премьер рекомендовал прямые германо-чешские переговоры. Фюрер был этим очень взвинчен, поскольку само британское правительство своей политикой в прошедшие месяцы не только не содействовало таким переговорам, но и препятствовало им.

В этом возбужденном состоянии фюрер отправился вечером в «Спортпаласт» , где Геббельс организовал массовый митинг. Он приветствовал Гитлера словами: «Фюрер, приказывай, мы следуем за тобой!». Это подогрело аудиторию, и Гитлер произнес чисто пропагандистскую речь по адресу Англии, Франции и Чехословакии. В ней прозвучали известные слова: «Это – последние территориальные требования, которые я ставлю перед Европой!» А в другом месте речи он выразился так: «И я заверил его [Чемберлена] в том, что в тот самый момент, когда Чехословакия разрешит свои проблемы, а это значит: разберется со своими другими меньшинствами, причем мирно, а не путем угнетения, я потеряю к чешскому государству всякий интерес. И это ему гарантируется!». Этим словам было суждено приобрести значение спустя полгода.

Кризис стремительно приближался к своей высшей точке. Автоматизм подготовки к мобилизации все сильнее толкал Гитлера к военным решениям. Вечером 27 сентября моторизованная дивизия совершила марш через Берлин. По указанию фюрера она должна была проследовать через правительственный квартал и Вильгельмштрассе. Этот «пропагандистский марш» имел целью не подкрепить воинственное настроение берлинцев, а предназначался для иностранных дипломатов и журналистов: пусть они сообщат всему миру о готовности германского вермахта к войне. Геббельс, замешавшийся в «народ», чтобы услышать, о чем тот говорит, вынужден был констатировать: население на эту демонстрацию силы внимания почти не обратило. Действительная цель этого вечернего марша осталась для человека с улицы неизвестной. Движутся солдаты на маневры или возвращаются с них? О серьезном деле, на которое отправляются войска, никто на улицах Берлина и не думал. Будь этот марш нужен в таких целях, Геббельс с легкостью поднял бы на ноги куда больше людей и организовал народное ликование. Тогда солдаты маршировали бы не через правительственный центр города, а через жилые кварталы, где проживали чтящие оружие берлинцы. Народ расценивал напряженность вокруг Чехословакии точно так же, как и в истории с Австрией. Угрозы англичан и французов ему известны не были.

28 сентября у Гитлера появился французский просол Франсуа-Понсе. Он умел обращаться с фюрером должным образом и считал, что расхождения между английской и германской точками зрения настолько незначительны, что никакой войны из-за этого вести не стоит. Прибыл с письмом от Чемберлена Гендер-сон, но письмо это теперь никакой роли уже не играло, ибо тем временем Имперскую канцелярию «штурмовал» итальянский посол Аттолико. Он устно передал фюреру сообщение Муссолини: Чемберлен через английского посла в Риме просит дуче о посредничестве. Решения следовали одно за другим.

В итоге Гитлер пригласил глав правительств Англии, Франции и Италии в Мюнхен на конференцию, назначенную на 29 сентября 1938 г. Запланированная на тот же день мобилизация была отсрочена на 24 часа.

По моим воспоминаниям, вся серьезность положения была осознана только тогда, когда опасность уже миновала. Не припоминаю, чтобы хоть на миг у меня сложилось впечатление, будто Судетский кризис может перерасти в войну. Я знал военные боевые силы англичан, французов и чехов – для войны они были недостаточны. Политика союза этих государств еще не приобрела необходимой для войны твердой формы. Ни один народ, кроме чехов, не был подготовлен к ее возможности. Все поведение Чемберлена на предшествовавших переговорах доказало это. Для немецкого же народа гарантом мира был Гитлер.

Непредвиденная и неожиданная Конференция четырех изменила настроение и деятельность всех соучастников как в Имперской канцелярии, так и в министерстве иностранных дел. Только в штабе Верховного главнокомандования (ОКВ) все осталось по-старому. Гитлер производил впечатление человека довольного, хотя и не мог полностью скрыть свое недоверие, ибо толчок к созыву этой конференции был дан Лондоном. Все это сборище людей, постоянно пребывавшее в Имперской канцелярии (оно состояло главным образом из министров, партийных фюреров и генералов с их офицерами), видело в предстоящей конференции перспективный шанс окончания кризиса.