«У меня такое впечатление, — записывает в своем дневнике Шмидт, — что Гитлер, снедаемый неумеренной жаждой власти, хочет заранее подготовить общественное мнение». «Секретарь-переводчик прав», — отмечает Уильям Л. Ширер.[197] Действительно, Гитлер, вернувшись 9 декабря с русского фронта, хочет настроить в свою пользу немецкий народ, напомнив ему о той решающей роли, которую Соединенные Штаты сыграли в катастрофе 1918 года. У него есть для этого все необходимые средства, и он сумеет воспользоваться тем обстоятельством, что японцы нанесли удар по главным англо-американским силам. Новая ситуация даст ему год передышки, год славы. Дирижировать состоянием умов Гитлеру помогает уже сложившаяся «империя СС», и он уверен, что, опираясь на террор, сумеет подавить своих противников в армии и добиться того, что ему нужно, от возбужденных масс. Он преодолеет пассивность немцев, воспользуется теми потенциальными ресурсами, которые заключены в их воле к власти, в их патриотизме и энергии. Он все еще остается их фюрером, и ничто не помешает ему реализовать в полном объеме принципы, сформулированные в «Майн кампф». Геббельс и Гиммлер (первый возглавляет министерство пропаганды, второй — организацию СС) отныне будут его главными помощниками. В планах Гитлера Берлину, городу с двумя ликами, отведена особая роль. Это фрондерствующий, ищущий удовольствий и — до некоторой степени — склонный к иронии город; однако он не утратил своих прусских корней, мужества, привычки к дисциплине. Гитлер, хотя вообще ему свойственна недоверчивость, знает это — потому он и изменил облик «столицы миллиона (жителей)»[198] в большей мере, чем кто-либо до него.

Фюрер задумал превратить Берлин в единый «греко-римско-вагнерианский» архитектурный ансамбль, который будет включать казармы и военные заводы. Здесь производят каждый второй из немецких танков, каждый четвертый самолет, однако военный потенциал столицы, уже весьма значительный, растет и дальше с каждым годом. Гитлер планирует поместить новые жилые кварталы в окружение природных ландшафтов, столь милых его сердцу. Здания посольств дружественных стран станут частью единого гармоничного целого. Война прерывает осуществление всех этих замыслов. Строительство оси «север — юг», которая должна была бы дополнить уже существующую ось «восток — запад», прекращается. Работы на Шарлоттенбургском шоссе приостанавливаются, сокровища музеев зарывают в землю. Тем не менее, несмотря на все признаки децентрализации, новый Берлин остается, по крайней мере в глазах тех, кто начал его создавать, «витриной мировой империи». Бомбардировки еще не уничтожили «этот эскиз античного города, увиденного сквозь фильтр вагнерианских идей», — города, будущие контуры которого фюрер, как ему кажется, уже различает среди воздвигнутых повсюду пилонов. Гитлер задумал покончить с сумеречными тенями: свет должен придать городу дополнительный объем и ощущение пространственной протяженности, создать иллюзию наличия единой стройной конструкции. Фасады домов, отделанные твердым гранитом, украшаются балконами: эта роскошь в какой-то мере заменяет отсутствующие в Берлине готические соборы, которые были так дороги «безумным» королям Южной Германии, но никогда не прельщали правителей Пруссии. Сейчас в городе прокладываются новые широкие проспекты — не столько с целью облегчить проведение полицейских акций или в расчете на возможное увеличение мощности автомобильного потока (которого пока вообще, строго говоря, не существует), сколько для того, чтобы по ним могли двигаться толпы людей в дни больших литургических и эзотерических праздников, введенных в обиход нацистским режимом. 1 мая с момента прихода Гитлера к власти стало Национальным днем труда; 16 марта — Днем памяти героев; 2 ноября—Днем сбора пожертвований для «зимней помощи». Гитлер лично инструктирует скульпторов Курта Шмида-Эмена, Йозефа Торака, Арно Брекера, чтобы, оформляя площади или отливая уличные монументы, они создавали грандиозные и помпезные декорации для подобных торжеств. Он также со вниманием следит за съемками фильма «Триумф воли» (режиссер — Лени Рифеншталь).[199] Обладал ли Гитлер художественным вкусом? Мы вправе в этом сомневаться. Шпеер, министр архитектуры и доверенное лицо Гитлера, рассказывал, что последний считал себя в равной мере «солдатом» и «строителем». Однако в обеих этих сферах он потерпел такое сокрушительное поражение, какое редко выпадало на долю другим завоевателям, стремившимся увековечить свои победы в грандиозных памятниках.

В Берлине после вторжения немецких войск в Россию (о том, сколько миллионов смертей принесет эта кампания, никто пока не подозревает) ношение на одежде желтой звезды стало обязательным для всех евреев с 19 сентября 1941 года. 16 октября были отправлены в лагеря первые поезда с берлинскими евреями — на сей раз операция осуществлялась совершенно открыто. Теперь, когда Германия находилась в состоянии войны сразу с тремя самыми могущественными державами мира, Гитлер, казалось, был до крайности возбужден этим брошенным ему поразительным вызовом и ждал от немецкого народа безоговорочной преданности. Геббельс отныне будет постоянно возлагать на евреев вину за бомбардировки столицы. Многие берлинцы, попавшись в сотканную им сеть лжи, утратят способность критически мыслить. И будут искренне верить, что «альянс между большевизмом и торгашами-евреями, воплощением которого являются Великобритания и Соединенные Штаты и который пользуется поддержкой международной масонской организации», направлен не против Гитлера и его банды, а против них самих и Германии. 1942 год будет отмечен вспышкой массового антисемитизма, еще отсутствовавшего несколько лет назад, в момент «Хрустальной ночи». Нацисты, освободившись от страха перед возможной ответной реакцией американцев, решаются наконец довести до конца операцию по уничтожению евреев и представителей других «низших рас». Все начинается 11 декабря 1941 года — с речи фюрера в рейхстаге, яростно обличающей «Рузвельта, поддерживаемого евреями и миллиардерами, который, дабы скрыть крах политики «нового курса», взял на себя ответственность за развязывание войны». Гитлер обвиняет этого «франкмасона» в целой серии преступлений против Германии и мира. «Его [фюрера] последние фразы были заглушены громом оваций», — запишет потом Уильям Ширер, который останется в Берлине еще на несколько дней. В то самое время, когда Гитлер выступает в рейхстаге, «суровый и чопорный» (по словам Чиано) Риббентроп принимает американского представителя в Берлине и, даже не предложив ему сесть, зачитывает декларацию об объявлении войны. 11 декабря заканчивается подписанием тройственного соглашения между Германией, Италией и Японией: каждый из союзников обязуется не заключать сепаратного мира с кем-либо из противников вплоть до достижения окончательной победы. Вечером того же дня Гитлер недоверчиво выслушивает адмирала Редера, явно удовлетворенного последними событиями, который докладывает: «Война в Тихом океане облегчит наше положение, ибо снабжение Англии ухудшится». Гитлер расспрашивает его об Азорских островах, островах Зеленого мыса, Дакаре, и главнокомандующий ВМФ рассеивает сомнения фюрера: «Они пойдут на все, лишь бы спасти Индию. Они концентрируют свои силы на Дальнем Востоке, а наши субмарины уже приближаются к американским берегам».[200]