Трактирщик (входя)

Что здесь братцы за шум происходил? (Увидя унтер-офицера) Ах, сударь, извините, я вас не видел.

Первый драгун

Роберт вздумал было похрабриться; однако ж мы послали его перед лешими оказывать свою храбрость.

Трактирщик

О, ох уж этот Роберт, ни одного разу не проходило, чтобы он посидел тихо. Вот милость ваша, правда, хотя и редко жалуете, но всегда тихо-смирно. Да, сударь, вы к нам редко очень жалуете. Милости прошу садиться. Эй, малый, дай сюда хорошего пива.

Унтер-офицер

Не для меня ли это? Разве ты видел, чтобы я когда-нибудь пил?

Трактирщик

Это правда, сударь, но хоть стакан. Сделайте милость, я вам так рад. Садитесь, сударь. (Подносит стакан пива)

Унтер-офицер

Садиться, брат, некогда; а за твое здоровье выпью. Здравствуй! (Пьет) Пора нам, ребяты; скоро вечерни, надобно быть в городе.

Второй драгун (собираясь)

Пора, сударь. Мы таки довольно послушали истории про разбойника Вольфа.

Унтер-офицер

Как разбойника?

Второй драгун

Ну или вора.

Унтер-офицер

Не лесничий ли сделал его в глазах ваших разбойником и вором?

Второй драгун

Ну да разве он не крал дичи в княжеском лесе и разве не сослан он за это в крепость?

Унтер-офицер

Боже мой! Маленький проступок мещанина так увеличен в глазах людей. Отчего ж великие, страшные пороки вельмож остаются под завесою? А! Это оттого, что нет человека, который бы осмелился поднять эту завесу. Вы называете Вольфа вором — вы несправедливо называете его. Бедный, не имущий попитания человек, и за это презираемый людьми, к тому же столько благородный, столько гордый, что не мог принудить себя вымаливать под окном, прибегает к непозволенному, но для него очень простительному средству, — и этот человек делается уже в глазах людей страшным преступником. А человек, отнимающий последнюю копейку? А несправедливый судия, делающий за деньги виновного правым, а правого виновным? Но можно ли исчислить все пороки великих людей? И этих пороков, этих преступлений люди и не видят. Не видят, потому [что] они суть преступления вельмож.

Первый драгун

Ну да, первый раз простили его, а он не покаялся да и в другой-таки раз.

Унтер-офицер

Выслушай меня: всему городу сделался известен Вольф так, как вор; все начали презирать его; все начали смеяться над ним. Это поразило, унизило его гордость и уменьшило чувство стыда; искра негодования родилась в сердце его; он силою хотел уже получить то, в чем ему отказывали. Страсть к Анне также возрастала. Но Вольф имел солюбовника, следовательно, и врага, этого бездельника Роберта, который торжествовал, поймав его в княжеском лесе. Чувство бедности, чувство оскорбленной гордости угнетали его; голод и ревность, соединясь вместе, мучили его чувствительность; он хотел удалиться от места, где он презрен, где он жестоко обижен, но страсть к Анне и вместе ревность сделали перевес. Он остается, он стреляет дичь — опять ловит его Роберт. Но не подумайте, чтобы он ловил его, сохраняя правила лесничего; нет — он ловил его так, [как] своего солюбовника. Судьи, не видя уже более у Вольфа такой вещи, которая бы заставила их сказать в его пользу, присудили отдать его в смирительный дом.

Первый драгун (со вздохом)

Не я ли говорил. Эка правда на свете.

Второй драгун

Правду ты сказал, что языки у людей чешутся. Ну чего нам наговорил Роберт!

Унтер-офицер

Год его наказания прошел. Отдаление любимого предмета сделало любовь его пламеннее, а тяжесть наказания возжгла искру ненависти гораздо сильнее. Он является опять в городе. Но где приклонить ему голову? Хижина его была взята жестокими судьями, мать его была уже в земле. Он идет к своим знакомым — его убегают; предлагает свои услуги в дома — ему отказывают, отказывают даже в куске хлеба. Что бы ты сделал, будучи на его месте?

Первый драгун

Я? О, черт задави! Я бы перевешал, передушил всех людей, а наипаче богатых.

Унтер-офицер

Несчастный Вольф, будучи обманут в своей надежде, будучи жестоко обижен, в третий раз прибегает к последнему средству, могущему спасти жизнь его. Он в третий раз делается лесным вором, и в третий раз Роберт умел поймать его — представить в суд. Судьи посмотрели в книгу законов и сослали его с выжженной на спине висельницею в каторжную работу. Так, все судьи смотрели в книгу законов, но ни один не заглянул в сердце его, ни один не посмотрел на расположение души несчастного Вольфа.

Первый драгун

Ах, Господи! Он еще и теперь в крепости?

На лицах всех драгунов видно сожаление.

Унтер-офицер

Знаю, что он должен быть там, но не знаю, жив ли он; не знаю, выдержит ли ту тяжесть работы, которую должно сносить ему. При всех грубых впечатлениях, какие получил он при воспитании, он имел не совсем испорченное сердце, искра любви тлелась еще; благородная гордость извивалась в жилах его. О! Вольф был бы великий человек, если б презрение к нему с малых лет не унизило его гордости. Так, братцы, никто не думай из вас, что Вольф сделался преступником от чего другого, как не от презрения.

Первый драгун

Я первому вырву язык, кто станет говорить о Вольфе худое.

Второй драгун

И Роберту?

Первый драгун

Да, и собаке Роберту, несмотря на то, что он не боится леших. Эй, хозяин, возьми деньги; вот тебе за бутылку.

Второй драгун

А я плачу за другую.

Все драгуны собираются идти.

Трактирщик

Прощайте, господа!

Унтер-офицер

Прощай, брат!

Уходят, а два драгуна идут в комнату, где заперта Анна.

Явление 6

Место третьего явления[113]. Анна и трактирщик.

Трактирщик (выводя простоволосую плачущую Анну)

Уверяю тебя, что они ушли.

Анна

И Роберт?

Трактирщик

Роберт прежде их еще ушел.

Анна (плача навзрыд)

Ушел! о неверный! Ушел, а меня оставил на поругание этим полицейским собакам; нет — Вольф никогда бы не допустил, чтобы солдаты сорвали платок с его любовницы.

Трактирщик

Что, голубушка, теперь только вспомянула о Вольфе? Так мы всегда вспоминаем и жалеем о том, чего уже нет. Ну зачем бы<ло> тебе волочиться за этим пьяницею Робертом; ну зачем было тебе не любить одного Вольфа? Или ты захотела помодничать, захотела подражать боярыням, которые, не довольствуясь одним мужем, имеют по полдюжины чичизбеев?[114]

Анна

Ах, если б ты знал, как любил меня Роберт, как он меня ласкал, как прижимал меня. Правда, и Вольф любил, но все-таки не так, как Роберт. Вольф к тому же еще... Вольф такой... такой черный, ха-ха-ха! такой губастый,