– Ася, что ответил Костя на ваше письмо? – спросила Настя, когда мы пили чай.

– Ничего не ответил. Я письма не написала и соответственно не отправила.

– Почему?

– Самый правильный журналистский вопрос – «почему?». Иногда мне хочется, чтобы журналистам, когда берут интервью у интересного человека, было позволено только спрашивать в нужных местах: «Почему?» А не самовыражаться.

– Ася! Не уходите от ответа. Почему вы не написали Косте? Потому что струсили?

– Подсказка не верна. Я пишу ему денно и ночно. Стоп! Есть такое выражение? «Ночно» звучит подозрительно.

– Да забудьте про свой русский язык!

– Как мой, так и твой.

– Почему не отправили?

– Потому что триста двадцать вариантов никуда не годились.

– Вы так думаете?

– Я.

– Ну и дура! Ой, простите! Не кажется ли вам, что вы несколько заблуждаетесь? Когда я Сашке Петрову, который целую четверть мне нравился, написала письмо, сразу разлюбила.

– Как говорится: мы стыдимся не своих любовных писем, а их адресатов. Но это не мой случай.

Странно повторяются школьные ситуации. Настя была влюблена в Сашку Петрова одну четверть. Дима Столов такую же четверть питал ко мне нежные чувства. Настя сбросила влюблённость как изношенные туфли, я расхлёбываюсь до сих пор.

– Пишите, что из головы идёт, – советовала Настя, – как в сочинении на свободную тему. «Как я провёл лето?», «Какие человеческие качества уважаю?», «Мой любимый герой», «Кем ты хочешь стать?» Вот ерунда! Ленка Прохорова мечтает моделью быть, а написала, что ветеринаром, собачек лечить. Все эти сочинения – сорок бочек арестантов.

Я с удовлетворением отметила использование Настей идиоматического выражения, о котором шла речь в моей передаче.

– Предлагаешь мне наврать?

– Предлагаю не молчать, написать, что пишется. Кто сказал, что молчание – золото?

– Не знаю. Боюсь, что имя автора утеряно.

– Он был кретином! – решительно заявила Настя. – Люди должны разговаривать. Папа молчал, молчал, а потом нас бросил. Почему он никогда не сказал маме, что его не устраивает? Может быть, они поговорили бы раз, другой, и всё стало хорошо.

– Твоего папу я не знаю, никогда не видела. Но что-то мне подсказывает: он совершал попытки, вёл разговоры, которых ты, естественно, не могла слышать. Бился, бился и – сдался.

– Когда любовница появилась.

– Когда появилась возможность вырваться из ада, из болота – на простор. И его, наверное, очень терзает, что тебя оставил в прошлой жизни. Папа не пытался забрать тебя?

– Уговаривал. А на кого я маму брошу? Она совсем чокнется.

– Мне давно кажется… подозреваю… хотя, чтобы подтвердить эту идею, требуется подобрать материал, примеры…

– Ася, вы о чём?

– О том, что трудное детство формирует незаурядную личность. Трудное – не обязательно нищета, голод, сиротство, детдом. Свою роль играют и недетские душевные испытания, встающий перед ребёнком выбор – между одним, хорошим, и другим, замечательным. Психически незакалённый ребёнок вынужден выставлять неудовлетворительные оценки взрослым, которых глубоко любит.

– Что ли, вы тоже? Ваши родители разошлись?

– Нет, у них прекрасный союз. Они просто уступили меня бабушке. Которую я очень люблю, – поспешно уточнила. – Отдали, откупились, избавились. Наведывались, дарили подарки, учили читать и считать, помогали решать задачки по арифметике в школе и поступить в институт. Внешне всё было безупречно.

– Чего ж вы тогда переживали?

– По той же причине, что и ты. У ребёнка должны быть мама и папа. Всегда, постоянно, рядом, когда засыпаешь и когда просыпаешься. И чтобы ты видела, как мама надевает чулки и папа бреется, как перед выходом из дома мама красит губы, папа завязывает шнурки на ботинках… Извини, Настя! Своими воспоминаниями я только множу твои негативные чувства.

– У многих из нашего класса предки разбежались, но я почему-то не думала, что другие девчонки переживают. Танька Вересова, например. Хотя у неё папа отстойный.

– Когда-нибудь научу тебя, умную девочку, выражаться литературно? «Отстойный» – это вульгарно.

– А «застойный период»?

– Вполне литературно.

– Большая разница!

– Всё дело в словоупотреблении. Можно сказать: «Дубина народной войны поднялась в России». А можно назвать человека дубиной.

Мы заговорили о русском языке, и, к большой для себя пользе, я проверила на Насте некоторые из своих идей для будущих передач. Настя справедливо указала мне, что ничего не смыслю в их, детей и подростков, пристрастиях, не знаю их кумиров, моды и словечек. «Словарик» всё-таки напоминает учебник, хоть и не такой скучный, как школьный. Кстати, старые книги из коллекции моего папы – «Занимательные грамматики» – мои главные подсказчики. Ради передачи я готова пожертвовать многим, но смотреть мультфильмы, в которых действуют отвратительные монстры, или разбирать беспомощные тексты песен молодёжных кумиров я не способна. Хотя надо подумать. Пока занимательная академичность «Словарика» никого не отталкивает. Но следует иногда подсыпать перца, как в передаче про бранную лексику.

Прощаясь, мы с Настей опять условились встретиться.

Девочка спросила меня, нахмурившись:

– А вы со мной видитесь не потому, что жалеете?

– А ты со мной не по этой же причине? Лучшего психотерапевта я и придумать не могла.

– Кто такой психотерапевт? Врач?

– Да. Очень не помешал бы твоей маме. Но если ты так замечательно действуешь на мою психику, может, и на мамину попробуешь?

Мысленное и практическое сочинение письма Косте было своего рода иллюзией нашей непрервавшейся связи. Пока придумываешь поводы позвонить, написать, попросить об одолжении, напроситься на участие, у тебя остаются надежды. Но это похоже на расчёсывание зудящей болячки. Чесать то, что чешется, ведь приятно. И вредно. Я дочесалась едва ли не до костей. Пора прекращать. Следуя совету Насти, пришла домой и в пять минут отстучала на клавиатуре письмо. Какие мысли текли из головы, такие слова отбивали пальцы – поток сознания вне критики. Заставила себя кликнуть на «отправить», даже не перечитав текст. Если бы перечитала, снова погрузилась бы в пучину сомнений.

Стоит ли говорить, что письмо получилось сумбурным, литературно слабым и даже несколько глуповатым. А ведь у меня были варианты поэтические и душещипательные, логические и рациональные, варианты, состоящие из простых предложений, и варианты, в которых всё письмо – одно сложносочинённое предложение с гроздью придаточных подчинённых, как у Гоголя. Черновики уничтожены, по Сети полетело следующее:

Костя!