Как-то раз, проглядывая номер «Бостон трэвелер», он наткнулся на статью о пожаре на автовокзале Восточной линии на Сент-Джеймс-авеню. Старая проводка начала искрить и подожгла рождественскую елку, установленную на станции. Вскоре запылало все здание. У Джо перехватило дыхание, когда он стал рассматривать фотографии с места катастрофы. В уголке одного из снимков виднелся шкафчик, где он прятал сбережения на всю оставшуюся жизнь, в том числе и шестьдесят две тысячи долларов с дельца в питсфилдском банке. Почерневший шкафчик лежал на боку, придавленный упавшей потолочной балкой.

Джо не знал, что хуже: ощущение, что он больше никогда не сможет дышать, или чувство, что его внутренности вот-вот запылают.

В статье утверждалось, что здание разрушено полностью. Ничего не удалось спасти. Джо в этом усомнился. Если у него будет возможность, когда-нибудь он разнюхает, кто из служащих Восточной автобусной линии рано ушел на пенсию и, по слухам, ведет роскошную жизнь за границей.

А до тех пор ему нужна будет какая-то работа.

Мазо ее предложил ему в конце зимы, в тот же день, когда сообщил Джо, что его апелляция продвигается весьма успешно.

— Скоро ты отсюда выйдешь, — поведал ему Мазо сквозь сетку.

— Позвольте спросить, насколько скоро? — поинтересовался Джо.

— К лету.

Джо улыбнулся:

— Правда?

Мазо кивнул:

— Но судьи обходятся недешево. Тебе придется отработать должок.

— Почему бы не считать, что мы в расчете, я ведь вас тогда не убил?

Мазо сощурился; в кашемировом пальто и шерстяном костюме с белой гвоздичкой в петлице и белой шелковой лентой на шляпе он выглядел весьма элегантно.

— По рукам. Кстати, наш общий друг мистер Уайт производит много шума в Тампе.

— В Тампе?

Мазо кивнул:

— У него там еще осталось несколько заведений. Я не могу их прибрать к рукам, потому что там есть доля ньюйоркцев, а они дали мне понять, что сейчас мне лучше с ними не связываться. Он возит ром с юга, по нашим же маршрутам, и с этим я тоже ничего поделать не могу. Но поскольку он залез на мою территорию и здесь, ребята из Нью-Йорка дали нам разрешение его выдавить.

— До какой степени выдавить? — уточнил Джо.

— Они позволили все, кроме убийства.

— Ладно. И что ты собираешься делать?

— Не я. Это будешь делать ты, Джо. Я хочу, чтобы ты перехватил там власть.

— Но Тампой заправляет Лу Ормино.

— Он решит, что ему больше не нужна эта головная боль.

— И когда он так решит?

— Минут за десять до того, как ты туда явишься.

Джо немного подумал.

— Значит, Тампа?

— Жаркое местечко.

— Мне плевать, жаркое или нет.

— В таком жарком ты еще никогда не бывал.

Джо пожал плечами: старик обожал преувеличивать.

— Мне понадобится там кто-то, кому я могу доверять, — проговорил Джо.

— Я знал, что ты так скажешь.

— Ну и?

Мазо кивнул:

— Все готово. Он там уже шесть месяцев.

— Где ты его нашел?

— В Монреале.

— Шесть месяцев? — произнес Джо. — И давно ты все это затеял?

— Еще с тех пор, как Лу Ормино начал утаивать от меня часть моей доли, а Альберт Уайт явился подобрать остальное. — Он наклонился вперед. — Если ты отправишься туда и сделаешь все как надо, до конца своих дней ты будешь жить как король, Джо.

— А если я возьму там управление на себя, мы станем равными партнерами?

— Нет, — ответил Мазо.

— Но с Лу Ормино вы равные.

— Сам увидишь, чем это вот-вот кончится.

Мазо воззрился на Джо сквозь решетку, и тот увидел его истинное лицо.

— Сколько же мне тогда причитается?

— Двадцать процентов.

— Двадцать пять, — сказал Джо.

— Отлично, — отозвался Мазо, чуть сверкнув глазами: Джо понял, что старик согласился бы отдавать ему и тридцать. — Но сначала заработай их.

Когда Мазо предложил, чтобы Джо возглавил его западнофлоридский филиал, он предупредил его, что места это жаркие. Но Джо все равно не был готов к волне зноя, которая встретила его, когда он вышел из поезда на платформу вокзала Тампы августовским утром 1929 года. На нем был летний клетчатый костюм, жилет к которому он оставил в чемодане, пиджак он снял и повесил на сгибе локтя, узел галстука ослабил, но, пока носильщик выносил его вещи, он покрылся потом, не успев даже докурить папиросы. Он снял шляпу, опасаясь, что в такую жару напомаженные волосы испачкают шелковую подкладку, но вскоре снова надел ее, чтобы защитить череп от раскаленных солнечных игл.

И дело было не только в солнце, которое белело высоко в небе, где не видно было ни единого облачка, словно их тут вообще не существовало: влажность здесь была как в джунглях.

Другие мужчины, сошедшие с поезда, тоже сняли пиджаки; некоторые стянули жилеты и галстуки, а также закатали рукава. Одни красовались в шляпах, другие предпочитали обмахиваться ими. Пассажирки были в бархатных шляпах с широкими полями, фетровых шляпках-клоше или чепцах с полями козырьком. Некоторые бедняжки предпочли еще более тяжелые материи и уборы. Иные щеголяли в креповых платьях и шелковых шарфах, но, судя по всему, те доставляли им мало радости: лица у них горели, аккуратно уложенные волосы растрепались, сбившиеся шиньоны некстати обнажали заднюю часть шеи.

Местных жителей легко было отличить: мужчины здесь носили скиммеры (широкополые соломенные шляпы с низкой тульей), рубашки с коротким рукавом и габардиновые брюки. Ботинки у них были двухцветные, как и у большинства мужчин в ту эпоху, но отличались большей яркостью, чем у пассажиров, сошедших с поезда. Если женщины здесь и носили головные уборы, то это были легкие соломенные шляпки. Они предпочитали очень простые платья и много белого цвета. Мимо Джо прошла женщина в слегка поношенной белой юбке и такой же блузке. Но, подумал Джо, господи помилуй, какое под ними тело, как оно движется под тонкой тканью! Джо подумалось: рай — это где сумерки и нега, где руки и ноги слегка прикрыты и текут, как вода.

Видимо, от жары реакция у него замедлилась, поскольку женщина успела заметить, что он на нее смотрит: раньше его никогда на этом не ловили. Но эта бронзово-смуглая женщина — мулатка, а может, даже и негритянка, он не мог сказать точно, — бойко сверкнула на него глазами и продолжала путь. Может, виновата была жара, а может, два года в тюрьме, но Джо не мог оторвать глаз от ее тела, двигавшегося под тонкой тканью. Ее бедра колыхались такими же лениво-томными движениями, как и ее задница, — настоящая музыка, в создании которой участвовали кости и мышцы ее спины. «Господи боже ты мой, — подумал он, — я слишком долго просидел за решеткой». Ее темные, похожие на проволоку волосы были собраны в пучок на затылке, но одинокий локон падал ей на шею. Она повернулась, чтобы пронзить Джо взглядом. Он опустил глаза, прежде чем этот взгляд достиг его. Он чувствовал себя девятилетним мальчишкой, которого застукали за дерганьем девчонок за косички на школьном дворе. А потом он удивился: «Чего мне стыдиться? Она же посмотрела в ответ, правда?»