У Шианната уже не было сил, но и времени на отдых — тоже. Он на ощупь нашел дорогу к задней стене пещеры. Здесь, как и во всех его убежищах, имелись солидные запасы. В изгнании Шианнат занимался почти исключительно борьбой за выживание. В горах было немало пещер, и в некоторых Шианнат устроил себе пристанища. В каждой из них он сделал запасы сена и зерна для Искальды, собранных в долинах еще давным-давно, когда было лето, а также дров, сушеных ягод и копченого мяса горных баранов. Их шкуры, а также шкуры волков, добытых на охоте, служили ему одеждой. Летом и осенью изгнанник не покладая рук пополнял свои запасы. Труд помогал забыть об одиночестве, а усталость притупляла отчаяние. Однако теперь, с наступлением этой проклятой зимы, пещеры стали единственным средством выжить, и лишь сейчас он понял, какой большой смысл имели его упорство и, как казалось тогда, лишенная особого смысла работа.

Размышляя об этом, изгнанник, наложил дров в очаг, образованный несколькими большими камнями, и с умением, выработанным долгой практикой, развел огонь. Дав лошадям сена, он решил заняться воином, еще не пришедшим в себя. Взглянув на казалимца, Шианнат вновь почувствовал благоговейное изумление.

«Богиня заговорила! Она заговорила со мной!» Эти слова словно музыка звучали в его душе, пока он осматривал раны чужестранца. Он снял с раненого промокшую одежду и завернул его в сухую овчину. Затем осторожно вынул стрелу. Когда Шианнат начал прижигать раны, раскалив лезвие ножа, раненый открыл глаза и начал кричать. Шианнат зажал ему рот ладонью, но тот, корчась от боли, тут же укусил его руку. Однако изгнанник продолжал свое дело, пока крики не затихли. Шианнат не думал, что этот шум привлечет чье-то внимание внизу, но все же вздохнул с облегчением, когда воин снова потерял сознание. Пользуясь случаем делать дело без помех, Шианнат приложил к ране примочку с настоем целебных трав, а потом занялся порезом на бедре.

— Да, приятель, — проворчал он, — пришелся бы удар повыше, и ты бы стал евнухом!

Перевязывая раны, Шианнат наслаждался ароматом целебных трав, заглушившим отвратительный запах паленого мяса. Этот аромат вновь напомнил ему печальный день изгнания. Вслед им летели булыжники, оставляя на теле юноши синяки и ссадины, но когда он поравнялся с камнем, означавшим границу их земли, в воздухе вдруг возник мерцающий свет, и Шианнат увидел перед собой Чайма, ненавистного Эфировидца.

Искальда, еще не утратившая своих человеческих воспоминаний, встала на дыбы и яростно заржала. Шианнат схватил лук и выстрелил, но стрела прошла сквозь тело Чайма, не причинив ему вреда.

— Я сожалею о том, что совершил, — прошептал Эфировидец. Он начертал в воздухе благословение и исчез.

Хотя Чайм и был видением, но узел, который Шианнат нашел у камня, оказался вполне материальным. Там была еда, одежда, а самое главное — мешочки с целебными травами и указаниями по их применению. Хотя изгнанник так и не смог заставить себя простить Эфировидца, у него не раз были причины благодарить Чайма за этот подарок.

Шианнат вернулся от воспоминаний к действительности и приложил холодный компресс к кровоподтеку на виске воина. Этот ушиб мог оказаться самым опасным, но пока оставалось только терпеливо ждать и надеяться на лучшее. «Впервые в жизни, — подумал Шианнат, — моя молитва была услышана». Разве Богиня не явилась ему в образе Черного Призрака гор? Разве она не ниспослала ему испытание? И разве она сама не обратилась к нему с требованием спасти жизнь воина из числа их заклятых врагов? Шианната охватил священный трепет. Может быть, не зря они с бедной Искальдой стали изгнанниками? О Богиня, неужели в этом все же был смысл?

* * *

Язур с трудом открыл глаза и увидел над собой лицо врага. Так он захвачен ксандимцами! Поборов страх, юноша потянулся за мечом, попытался подняться и громко закричал от боли. Всадник осторожно уложил его и предостерегающе покачал головой.

— Нет. Не надо.

Язур понял эти слова. Все казалимцы, совершавшие набеги на земли Ксандима, немного понимали их язык. Огонь в очаге освещал какую-то пещеру. В пещере пахло лошадьми, но что это за место? И кто этот человек? Судя по одежде и вооружению, это ксандимец, но чем-то неуловимо отличается от тех, кого Язур видел прежде. Кожа его была светлой, лицо — широкоскулым, глаза — серыми, взгляд — настороженным. Кроме того, у незнакомца был нос с горбинкой и черные, слегка тронутые сединой волосы.

Спаситель Язура улыбнулся и протянул ему полную кружку воды. Язур уже знал, что если он пошевелит рукой, то страшно заболит плечо, раненное стрелой. Незнакомец поддержал его голову, а Язур схватил кружку здоровой рукой и жадно осушил. Потом он снова откинулся на теплые шкуры, чувствуя, что страшно ослабел от своих ран. У него было к ксандимцу множество вопросов, но не успел Язур задать хотя бы один, как снова впал в забытье.

Когда он вновь пришел в себя, то сразу почувствовал соблазнительный запах. Незнакомец был тут как тут, и не успел Язур открыть глаза, а он уже протягивал ему миску с бульоном. Он снова осторожно приподнял голову Язура, чтобы тот мог пить, и его нежная заботливость напомнила раненому воину мать, которая так же заботилась о нем, когда он болел в детстве. Мать свела счеты с жизнью, когда ему было пятнадцать, после того как его отец, воин, по приказу царя Ксианга участвовавший в набеге на Ксандим, был убит каким-то ксандимцем.

С проклятием Язур дернулся, не желая принимать пищу из этих ненавистных рук. Бульон пролился на грудь, а плечо пронзила острая боль. Он почувствовал, что кровь сквозь бинт сочится на плече. Бинт? Язур только сейчас обратил на это внимание. Бедро (он помнил, что получил удар мечом, когда бежал из башни) тоже было перевязано. Язур нахмурился. Враг спас его, лечил его, а теперь пытается накормить?

Враг между тем покачал головой.

— Нет, — твердо сказал он, — не надо… — Он произнес непонятные слова и изобразил, как дергался Язур. — Не пленник…

Слово «пленник» Язур узнал, но следующего за ним слова он никогда не слышал. Ксандимец задумался, потом протянул Язуру руку и дружески улыбнулся ему.

Друг? Неужели он хотел сказать «друг»? Язуру и в голову не приходило, что можно подружиться с одним из этих ксандимцев, убийц его отца. Он поморщился и не подал руки, тут же спросив себя, не сделал ли он роковой ошибки. Однако его спаситель снова протянул ему миску с бульоном, и теперь здравый смысл взял свое. «Если я хочу бежать, — подумал Язур, — и помочь друзьям, то прежде всего надо поправиться». Он схватил миску и зло посмотрел на ксандимца, когда тот снова попытался предложить ему помощь. Однако враг оказался превосходным поваром! Язур так жадно накинулся на бульон, что обжег язык. Хотя было противно просить ксандимца об одолжении, но Язур протянул миску за добавкой. Незнакомец, однако, покачал головой.

— Гад! — пробормотал себе под нос молодой воин. Он отвернулся и, закрыв лицо шкурой, притворился, что спит. На самом деле ему нужно было время, чтобы подумать.

В чем дело? Почему этот уроженец Ксандима вопреки своим обычаям заботится о враге? Язур всей душой ненавидел их народ, но представитель проклятого племени спас ему жизнь. Воин беспокойно вертелся, эта загадка не давала ему покоя, да и бедро стало побаливать. А ранили Язура свои, его бывшие товарищи. Проклятие, что за путаница! Не потому ли этот человек спас его? Казалимцы — враги ксандимцев, а он, Язур, — жертва врагов этого незнакомца… Но нет. Даже если он поначалу и не сообразил, кто такой Язур, то потом-то, уже здесь, наверняка должен был признать в нем казалимца. И все же продолжал о нем заботиться. Что за наваждение?