Роман с кривой улыбкой коснулся пальцем ее рукава:

— Что это у тебя такое?

— А? Что? — очнулась Ирина от своих затаенных мыслей.

— Ну это!

Она пожала плечами:

— Пеньюар. А тебе, что, не нравится?

— Нелепый какой-то, — проговорил он и пошел в ванную.

Покряхтывая, стал раздеваться, глянул на себя в зеркало и подумал:

«Ну чего ради я должен жить с этой мухой? Содержать ее, ублажать, делая вид, что не оттягиваюсь на стороне. Вот сегодня весь вечер просидел дома. Спрашивается, для чего? Да для того, чтобы дочь, которая вернулась домой только потому, что получила отставку, и сын, который вообще неизвестно где околачивается, знали: отец верен матери, родители живут душа в душу. Выходит, только ради них мы и живем. Ленка родилась через пять месяцев после свадьбы и началось… «То, тише, Леночку разбудишь, то давай быстрей, дети из школы должны вернуться, то подожди, пусть заснут, а то за шкафом все слышно… Это не покупай, обойдешься, лучше Костику костюмчик и Леночке сапоги. Все не ешь, оставь кусочек детям…» А теперь, когда они выросли, я должен ради их морального спокойствия превратиться в старика, чтобы мирно доживать свой век со старухой. Им, видите ли, не понравится, если я заведу пассию на стороне или вообще надумаю развестись. — Роман похлопал себя по голой груди и тихо рассмеялся: — А вот бы я им устроил! Вот бы я им — вилы в бок! — Он сел на пуф и, почесывая ноги, задумался. Эта мысль показалась ему интересной. — А еще вдобавок можно купить по сходной цене какой-нибудь красный алмаз, затем продать его, где-нибудь за границей, но так, чтобы они были уверены, что я продал именно свой алмаз, пусть волосы на голове рвут. А если потребуют деньги, скажу, что вложил в дело. Отлично! — щелкнул он пальцами. — Так и надо сделать. — Он открыл дверцу душевой кабины. — Да, черт возьми, но если разводиться с Ириной, придется делить с ней все пополам. Как бы от нее подешевле отделаться? Надо подумать». — И Уманцев замер под душем, как мраморный атлет под струями фонтана.

— Э… — протянул он в раздумье. — Эти ее вечные разговоры по телефону с меняющейся при моем появлении интонацией. Тоскливая, несчастная рожа…

Роман знал, почему он изменяет Ирине, потому что надоела до отвращения, но допустить, что ее тоже тошнит от него, не мог. По его мнению, она вообще уже должна забыть о любви.

«Хватит. Сорок семь. Как не крути, а сорок семь женщины — это не сорок семь мужчины. У него все впереди, неважно, что зачастую срок его жизни короче, зато ярче. Удивительно верно подметил Горький в своем иносказательном произведении: мужчина парит, подобно орлу, потому и погибает рано, а женщина ползает, извивается, подобно змее, вот и живет долго. Но это частности, главное, что арифметическое равенство — сорок семь равно сорока семи летит к черту. Сорок семь женщины не равны, а намного больше сорока семи мужчины. Значит, она должна богу молиться, что я ее не поменял на другую. А она, очень может быть, сама смотрит налево. Вот тебе и мать семейства! А я ведь не как все. Это нищие духом и кошельком, ну там, приобрели кое-какое барахлишко: машину, дачу, квартиру… сидят — не нарадуются на свой хлам. Потому и жен опостылевших не бросают, что делить барахло жаль. А я не посмотрю, я брошу… но с умом. Я такой скандал раздую!.. Даже если у нее никого нет, найму любовника. Застукаю их со свидетелями — и порядок. У нас, конечно, еще не европейские законы, но зацепиться за измену жены можно, — расхохотался Роман. — И прощай, муха-подтянутое брюхо. А я-то думал, для кого она старается — жир из себя выкачивает, щеки за уши затягивает…» — Ух! — резко переключил он горячую воду на холодную. — Ух!

Вышел из кабины, растерся полотенцем, расчесал бороду разными по длине и густоте щеточками, освежил лосьоном лицо, накинул на плечи шелковый халат и был готов поспорить с самим собой, что вот сейчас откроет дверь и застанет Ирину говорящей по телефону.

Ошибся, она лежала на кровати и просматривала журналы. Он лег рядом, как обычно, затем вдруг придвинулся к ней, она не обратила на это внимания. Он провел рукой по ее бедру. Признаться, у Романа ничего не шевельнулось. Ирина удивленно посмотрела на него.

— Ты что это вдруг?

— Ну как же? Мы ведь давно не баловались.

Она с легким возмущением покачала головой.

— Я ведь тебе говорила, у меня женские проблемы. Мне, может быть, в больницу придется лечь.

— Да ты что? — продолжая игриво поглаживать ее, не отставал Роман. — Да нет, все у тебя на месте, никаких проблем!

— Хватит! — отстранилась Ирина.

— Не выделывайся! — усилил свои требования Роман. От злости, что его отталкивают, у него даже взыграло.

Ирина нехотя, по возможности увертываясь, чтобы избежать мужниных поцелуев в губы, уступила. Роман приложил старания, чтобы жена почувствовала, какой он мужчина. Но она всем своим телом показывала, что хочет только одного — чтобы ее оставили в покое. Она лежала, как резиновая кукла. Роману стало противно: «И чего я ввязался?!» Тем не менее он достойно завершил начатое, но Ирина не издала ни одного благодарного звука. Лишь покряхтывала, да ныла: «Больно. Осторожней».

«Это черт знает что! — с возмущением думал Роман. — Я ее абсолютно не волную. Раньше она не была такой. Даже приставала. Надо будет разведать, кто ублажает мою половину, от которой я не прочь отделаться».

Уманцев решил проследить за женой. Как-то, проезжая по одному переулку, он увидел вывеску: «Детективное агентство… — и чуть ниже было указано, — во дворе». Он усмехнулся, получилось непрезентабельно, но оригинально. «А не зайти ли мне туда?»

После ланча с поставщиком эксклюзивных драгоценностей Уманцев отправился в знакомый переулок, который находился в старой части Москвы. Тихая улочка с невысокими, в два-три этажа, особняками начала и середины девятнадцатого века. Остановившись у вывески, он последовал за стрелкой, указывавшей во двор. Двор, конечно же, оставлял желать лучшего. Далее стрелка указывала по деревянной лестнице вверх. Уманцев поднялся, позвонил. Дверь открылась. Роман ожидал увидеть охранника, но в коридоре никого не было. Он прошел вперед и оказался в кабинете. Навстречу ему из-за стола поднялся мужчина лет пятидесяти спортивного телосложения, с мужественным лицом, шрамом над левой бровью и быстрыми, проницательными глазами. В его коротко подстриженных седых волосах темнели редкие ниточки былого черного цвета.

— Здравствуйте, — вглядываясь в него, произнес Уманцев.

— Здравствуйте, — ответил мужчина и указал сильной жилистой рукой на кресло, самый дорогой предмет в обстановке кабинета.

«К клиентам относится с уважением», — отметил Роман и медленно, с достоинством опустился в кресло. Огладил бороду левой рукой, на мизинце которой, не снимая, носил перстень Вязигина, как талисман, приносящий удачу, и безотлагательно приступил к делу, не испытывая даже в глубине души никакого смущения. В своем понимании он занимал такое высокое положение, что все остальные, не исключая членов его же семьи, были настолько ничтожны, что говорить о них серьезно было как-то нелепо.