Слушатели тихо и восхищенно заохали и зашептались.

— Я буду толковать одну историю! «Ax, ax!» — и шепот, шепот…

— Эта история называется «Дорогой Такиеки»! «О! Да-да, „Дорогой Такиеки“, да!»

— Итак, история начинается! А начинается она в те времена, когда дорогой Такиеки еще жил, со своей старой матушкой, хотя был уже взрослым мужчиной. Взрослым, да глупым. И вот мать его умерла. Она была бедной женщиной и смогла оставить сыну только мешок сушеных бобов, который приберегала на зиму. Стоило этой женщине умереть, как явился хозяин земли, на которой стоял ее дом, и выгнал Такиеки.

«Ax, ax», — прошелестело по рядам слушателей; многие печально кивали в такт словам Сиэза.

— И вот побрел дорогой Такиеки по дороге, а за плечами у него висел мешок с бобами. Шел он, шел и, миновав очередной холм, увидел, что навстречу ему бредет какой-то человек, одетый в лохмотья. Встретились они, тот человек и говорит: «Что это за тяжелый мешок у тебя, парень? Может, покажешь, что у тебя там?» Такиеки показал. «Да это бобы!» — воскликнул человек в лохмотьях.

«Бобы», — прошептал кто-то из детей.

— «И какие отличные бобы! Да только никогда тебе зиму на одном мешке не продержаться. Давай лучше меняться, а? Я тебе за твои бобы настоящую медную пуговицу дам!»

«Ну вот еще! — отвечал Такиеки. — Думаешь, меня обмануть можно? Нет уж, не такой я дурак!» «Ax, ax!» — вздохнули слушатели.

— Итак, Такиеки снова забросил свой мешок за плечи и пошел дальше. Шел он, шел и вот, миновав очередной холм, увидел, что навстречу ему идет девушка в лохмотьях. Встретились они. Девушка ему и говорит: «Ну и тяжелый у тебя мешок, парень! До чего ж ты, наверное, сильный! Можно мне посмотреть, что у тебя в мешке?» Такиеки показал ей свои бобы, она ему и говорит: «Отличные бобы! Если ты, парень, со мной поделишься, я с тобой пойду; сможешь тогда любить меня, где и когда пожелаешь, пока бобы не кончатся».

Одна из женщин подтолкнула соседку, сидевшую с ней рядом, и усмехнулась.

— «Ну вот еще! — отвечал девушке Такиеки. — Думаешь, меня обмануть можно? Нет уж, не такой я дурак!»

И он, закинув мешок за спину, пошел дальше. Шел он, шел и вот, поднявшись на очередной холм, увидел идущих ему навстречу мужчину и женщину.

«Ax, ax!» — снова едва слышно вздохнули слушатели.

— Мужчина этот был черен как ночь, а женщина светла как заря; оба они были в ярких, разноцветных одеждах и украшены сияющими самоцветами, красными и синими. Встретился с ними Тикиеки, и он/она/они говорят: «Что за тяжелый мешок ты несешь, парень? Может, покажешь нам, что в нем?» Такиеки показал, и тогда мазы ему говорят: «Какие хорошие бобы! Но только тебе на них зиму ни за что не продержаться». Такиеки не знал, что ему ответить, а мазы ему предложили:

«Дорогой Такиеки, если ты отдашь нам этот мешок бобов, который оставила тебе мать, то сможешь взять себе целое хозяйство, что находится за этим холмом, с домом, амбарами, полными зерна, и пятью кладовыми, битком набитыми припасами; а также — с пятью хлевами, в которых целое стадо эбердинов. В доме том тебя ждут пять просторных комнат, а крыша у него сделана из золотых монет. Кроме того, в доме сидит его хозяйка, которая только и мечтает, чтобы стать твоей женой».

«Ну вот еще! — заявил Такиеки. — Вы небось думаете, что меня обмануть можно? Нет уж, не такой я дурак!»

И Такиеки пошел себе дальше. Шел он, шел, миновал и холм, и ферму с золотой крышей и с пятью амбарами, пятью кладовыми и пятью хлевами и все продолжал идти и идти, дорогой наш Такиеки.

«Ax, ax, ax!» — вздохнули с глубоким удовлетворением слушатели. Теперь они уже могли позволить себе немного расслабиться после напряженного слушания и поболтать. Сиэзу принесли горячего чаю, почтительно ожидая, пока он передохнет и, может быть, расскажет что-нибудь еще.

Интересно, думала Сати, почему этот Такиеки «дорогой»? Потому что дурак? (Босые ноги, поднимающиеся вверх по ступеням несуществующей лестницы…) Потому что мудрец? Но разве стал бы мудрый человек так отвечать мазам, да еще и не доверять им? Нет, конечно же, он глупец, раз отказался от фермы с пятью амбарами и от жены! Неужели смысл этой истории в том, что для «святого» человека какая-то ферма с амбарами и даже жена не стоят мешка с бобами? Или же в том, что «святые», ведущие аскетический образ жизни, — это просто глупцы? Те люди, с которыми она прожила последний год, чтили и прославляли сдержанность и самоограничение, но терпеть не могли пренебрежения к самому себе. На Аке не существовало обязательных постов, и люди здесь не видели особой добродетели в том, чтобы создавать себе неудобства, голодать и жить в бедности.

Если бы это была земная притча, то этот Такиеки скорее всего отдал бы свои бобы тому первому оборванцу — за медную пуговицу. Или же вообще ничего не получил бы за свои бобы, а потом, после смерти, разумеется, обрел бы награду на небесах. Но на планете Ака вознаграждение, моральное или финансовое, следовало обычно незамедлительно. Отправляя обязанности маза, Сиэз не «запасал впрок» собственную добродетель и не притворялся святым; в обмен на свое искусство рассказчика и Толкователя он рассчитывал получить, помимо похвал, кров и обед, припасы в дорогу, а также — ощущение того, что он свое дело сделал, и сделал его хорошо. Гимнастикой здесь тоже занимались не для того, чтобы достичь идеального здоровья или особого долголетия, а во имя мимолетного ощущения собственного здорового тела, во имя удовольствия, получаемого всего лишь от того, что ты способен выполнить столь сложные упражнения. Медитация также была направлена на настоящее, на имперманентную трансцендентность, а не на абсолютную нирвану. Для Аки всегда главное — наличные, а не кредит, думала Сати.

Не отсюда ли их ненависть к ростовщичеству? Честная сделка и деньги на бочку — вот их основной принцип.

Но как в таком случае быть с той девушкой, которая предложила Такиеки то единственное, что имела, если и он разделит с ней то, что имеет? Разве это честная сделка?

Сати искала разгадку, слушая следующую «историю» — знаменитый отрывок из «Войны в долине», который она уже несколько раз слышала в исполнении Сиэза, когда они еще шли по предгорьям. «Это я способен рассказать в любом состоянии, — сказал он ей как-то. — Не смогу, только если буду крепко спать». В итоге она пришла к выводу, что все в значительной степени зависит от того, насколько сам Такиеки сознавал, что глуповат. Понимал ли он, что девушка может обмануть его? Понимал ли, что не сумеет справиться с таким большим крестьянским хозяйством? Возможно, он поступал правильно, цепляясь за то единственное, что ему оставила в наследство мать… А может быть, и нет.

Как только солнце скрылось за западными отрогами Силонг, воздух в тени огромной горы мгновенно охладился и температура упала ниже нуля. Все поспешили укрыться в юртах и поесть горячего, задыхаясь от дыма и спертого воздуха. Путешественники тоже разошлись по своим палаткам, которые поставили рядом с жилищами местных жителей. Местные ложились спать нагишом, немытые, запросто в течение ночи меняя партнеров под наваленными грудой грязными одеялами из шелковистого меха миньюлов, в которых кишели насекомые. В палатке, которую Сати делила с Одиедином, она еще долго думала, прежде чем уснуть. Дикие, примитивные люди — так сказал тогда Советник, опираясь о поручни и глядя вдаль, на темный холм, за которым скрывалась Гора. Он был прав. Это действительно были примитивные, грязные, неграмотные, невежественные, суеверные люди. Они сознательно отворачивались от прогресса, прятались от него, не желая ничего знать о «Марше к звездам». И упорно цеплялись за свой мешок с бобами.