шизофренически-красной луной, и от этого почти светло. Туман тут реже и ниже, не такой плотный, как в городе, но у земли кажется очень тёмным, светлея к верхним слоям. Получается зловещий кровавый градиент от чёрно-багрового до светло-алого. Красиво, но на мой вкус слишком пафосно, как викторианский роман о вампирах.

— Вот вы не видите, — рассуждает на ходу Лоля, — а мир-то совсем тонкий. Как мыльный пузырь. По нему ходишь, а он прогибается. Я, когда угашеная, становлюсь лёгкая, и тогда ничего, только пружинит под ногами немножко. А когда сухая, то тяжелею и начинаю проваливаться, если долго на одном месте стоять. Я поэтому бродила сегодня туда-сюда…

— Надо было меня сразу будить, — вздохнул я. — Зря мучилась.

— Да как-то неловко, ты и так меня терпишь. Родители и то не выдержали, — Лоля протянула руку и похлопала меня по плечу. — Тут мир ещё тоньше, чем в городе, и под ним такие бездны… Хорошо, что вы их не видите. Но я нашла такое место… Вот оно.

Мы подошли к краю поселка. Ровная каменная площадка, на которой раньше стояло какое-то сооружение, а теперь только контуры каменных стен и обломки. Явно не модуль был, а капитальное строение.

— И что тут?

— Ты ничего не видишь? Не чувствуешь?

Я напрягся, зажмурился, прислушался к ощущениям. Открыл глаза, посмотрел под разными углами, надеясь, что периферическим зрением замечу то, что не вижу обычным.

— Нет, Лоля. Прости, не вижу. Место как место.

— Все думают, что я сумасшедшая, — вздохнула девушка.

— Я не думаю.

— Правда?

— Я знавал немало людей, которые видят то, что не видно другим. И они точно были не сумасшедшие. Я и сам раньше видел всякое, но теперь не могу, разучился.

— Я вижу, да, — кивнула Лоля. — Ты не такой, как другие. Ты и сестра твоя. Думала, может, увидишь. Жаль, что нет.

— А что видишь ты?

— Дверь.

— Судя по остаткам стен, дверь тут тоже была, — согласился я.

— Она тут и есть. Это такая дверь, которую просто так не сломать, потому что она насквозь, понимаешь?

— Нет, Лоля. Не понимаю.

— И я не понимаю, — вздыхает она. — Просто вижу. Это дверь туда, за мыльную плёнку мира. Ей раньше часто пользовались, потом перестали, и она постепенно затягивается, как ранка. Но ещё не затянулась, это долго. Вокруг неё мир совсем-совсем тоненький, я боюсь туда подойти неугашенной, слишком тяжёлая.

Лоля порылась в кармане, достала ингалятор, шумно вдохнула.

— Вот… Сейчас… Уже легче… Легче… Совсем лёгкая!

Она прошла на площадку, встала в прямоугольнике бывших стен, показала пальцем.

— Вот она. Я почти могу её потрогать. Но не совсем. Наверное, смогла бы открыть. Только очень ссыкотно, вдруг меня туда утянет?

— Лучше даже не пробуй, — сказал я. — Мало ли.

— Ты мне веришь, прем? Все думают, что я дурку ломаю, чтобы штырево получить.

— Верю, Лоля. В Мультиверсуме полно всякой странной херни. Пойдём, может быть, я ещё успею немного поспать.

— Ты холодный! — пожаловалась сонная Нагма, проснувшаяся, когда я влез под одеяло. — Куда-то ходил?

— Лоля заходила, пришлось с ней пройтись. Спи.

— Лоля странная, — зевнула девочка. — Она как будто немножко не здесь. Не вся.

— Точнее не скажешь, колбаса. Точнее не скажешь.

***

Костлявая уже с утра бьёт копытом. Пока глаза продрал — её мот уже рядом с моим, и она на нём восседает с видом нетерпеливым до крайности. Были бы часы на руке, поглядывала бы на них демонстративно. Как будто у нас свидание, и я опаздываю.

— Дай хоть умыться! — крикнул я ей, с трудом приоткрыв присохшее резиновым уплотнителем окно.

— Долго спишь! — упрекает она.

— Иди к чёрту!

Умывался специально неторопливо, тем более, что вода тут течёт тонкой струйкой и в любой момент может закончиться. Я пока не понял, как определяется тот самый «индивидуальный лимит», а нас на него двое с Нагмой.

— Можно я с тобой, братец? — спросила она. — Тут совсем нечего делать, только с Онькой играть, а она чем-то расстроена и вредничает.

— Наверное, можно. Только умойся сначала.

В общем, когда мы вышли, Костлявая уже вся изъёрзалась на своём моте.

— Ты что, специально? Думаешь, мне заняться больше нечем? — злится она.

— Так занялась бы, — отмахиваюсь я. — Напоминаю, я не твой подчинённый.

Он только фыркнула сердито. Думаю, мне ещё не раз придётся повторять это напоминание.

Медицинский модуль из двух комнат. Первая побольше, это приёмная. Тут стол, несколько стульев, кушетка, шкафчики, холодильник со стеклянной дверцей — подключён и работает, надо же. Вообще, смотровую словно комплектовали согласно приказа Минздрава «Стандарт оснащения кабинета врача-педиатра участкового». «Тонометр для измерения артериального давления с манжетой для детей до года», «Электронные весы для детей до года», «ширма», «набор врача-педиатра участкового», включающий в себя стетофонендоскоп, термометр, шпатели, одноразовые шприцы и так далее.

За стеклом холодильника — упаковки с лекарствами. Я аж глаза протёр — Анаферон, Бепантен, Гексорал и далее по алфавиту. Добил меня «Крем детский «Зайчик» с ромашкой».

— Как давно пропал ваш «лечила»? — я кинулся смотреть сроки годности.

Почти все на грани, но они пишутся с приличным запасом, и если препараты хранились в холодильнике, по многим группам можно умножать на полтора. Уж крем «Зайчик» точно годен.

— Полгода примерно, — отвечает Костлявая. — Ты знаешь, зачем все эти штуки?

— Даже слишком хорошо. Откуда он взялся, «лечила» этот?

— Из старого сарая. Вышел оттуда однажды, хотя туда не заходил. Давно, я ещё совсем маленькая была. Потом иногда уходил туда снова, но всегда возвращался. Но полгода назад нарисовалась леталка из города, оттуда выскочила гвардия и киберы, взорвали сарай к чертям и улетели. Лечила был на той стороне, и больше мы его не видели.

— Так у вас был кросс-локус! — воскликнул я возбуждённо.

— Не слишком ли ты много знаешь, мелкий прем? — удивилась Костлявая. — И про лечбу ты в курсе, и про кросс-локусы…

— Ха, я даже угадаю, где этот сарай стоял! В конце этой улицы, чуть в отдалении, на каменной площадке, да?

— Именно. Там до