В развитие предыдущего эпизода Анна Петровна на склоне лет в письме П. В. Анненкову приводит следующее рассуждение о душевных качествах Пушкина: «Я заметила в этом и ещё в нескольких других случаях, что в нём было до чрезвычайности развито чувство благодарности: самая малейшая услуга ему, или кому–нибудь из его близких, трогала его несказанно. Так я помню, однажды, потом, батюшка мой, разговаривая с ним на… квартире Дельвига, коснулся этого события, т. е. свадьбы его сестры, мною нежно любимой, сказал ему, указывая на меня: «А эта дура в одной рубашке побежала туда через форточку». В это время Пушкин сидел рядом с отцом моим на диване, против меня, поджавши по своему обыкновению ноги и, ничего не отвечая, быстро схватил мою руку и крепко поцеловал: красноречивый протест против шуточного обвинения сердечного порыва! Помню ещё одну особенность в его характере, которая, думаю, была вредна ему: думаю, что он был более способен увлечься блеском, заняться кокетливым старанием ему нравиться, чем истинным глубоким чувством любви. Это была в нём дань веку, если не ошибаюсь; иначе истолковать себе не умею! Un bon mot, la repartie vive (Острота, быстрый и находчивый ответ) всегда ему нравились. Он мне однажды сказал – да тогда именно, когда я ему сказала, что не хорошо меня обижать, – moi, qui suis si inoffensive ( Меня, такую безобидную), выражение ему понравилось, и он простил мне выговор, повторяя: «C'est reellement cela, Vous etes si inoffensive» (Это в самом деле верно, вы такая безобидная), – потом сказал: «Да с вами и не весело ссориться; voila Vorte cousine, c'est toute autre chose: et cela fait plaisir, on trouve a' qui parler» (Вот ваша двоюродная сестрица – совсем другое дело, и это приятно: есть с кем поговорить). Причина такого направления – слишком невысокое понятие о женщине, опять–таки – несмотря на всю гениальность, печать века. Сестра моя сказала ему однажды: «Здравствуй, Бес!» Он её за то назвал божеством в очень милой записке. Любезность, остроумное замечание женщины всегда способны были его развеселить. Однажды он пришёл к нам и сидел у одного окна с книгой, я у другого; он подсел ко мне и начал говорить мне нежности a' propos de bottes ( под пустым предлогом) и просить ручку, говоря: «C'est si satin»; я ему отвечала «satan» ( здесь – игра слов: «Такой атлас» – «Сатана». – В. С.), а сестра сказала шутя: «Не понимаю, как вы можете ему в чём–нибудь отказать!» Он от этой фразы в восторг пришёл и бросился перед нею на колени в знак благодарности. Вошедший в эту патетическую минуту брат Алексей Николаевич Вульф аплодировал ему от всего сердца.

И, однако ж, он однажды мне говорил, кстати о женщине, которая его обожала и терпеливо переносила его равнодушие: «Rien de plus insipide que la patience et la resignation» (Ничего нет пошлее терпенья и самоотречения; в другом переводе – Нет ничего безвкуснее долготерпения и безропотности. – В. С.)». Может быть, Пушкин адресовал эту фразу и самой А. П. Керн?..

А в отношении любви… Анна Петровна в одном из своих воспоминаний уверенно заявила: «Я думаю, он никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры».

Другая муза поэта, дочь генерала Н. Н. Раевского М. Н. Волконская – умная, чуткая и проницательная женщина – наверное, лучше других выразила суть отношений Пушкина с женщинами: «Как поэт, он считал своим долгом быть влюблённым во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми встречался… В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал всё, что видел…»

18 октября 1828 года С. А. Соболевский выехал из Москвы за границу. Вернувшись в Россию 22 июля 1833 года, он провёл несколько дней в Петербурге, где встретился с Пушкиным и подарил ему привезённое из–за границы запрещённое в России издание сочинений Мицкевича. 17 августа Соболевский с Пушкиным ехали вместе из Петербурга до Торжка.

Наиболее интенсивное общение Пушкина и Соболевского происходило в 1834—1835 годах в Петербурге. О. С. Павлищева писала в это время, что без приятеля «Александр жить не может». Вероятно, в это время Сергей Александрович встречался и с А. П. Керн. До нас дошло стихотворное послание Льва Пушкина, в котором сообщается об одном неудавшемся визите к ней вместе с Соболевским:

В августе 1836 года Соболевский вновь уехал за границу, где его и застало известие о смерти Пушкина. По мнению В. А. Соллогуба (с ним был согласен и петербургский приятель Пушкина Павел Муханов), Соболевский, «по влиянию его на Пушкина, один мог бы удержать его» от дуэли с Дантесом. Сохранились девять писем Пушкина Соболевскому и четыре письма Соболевского Пушкину. Ему адресована и так называемая «подорожная» поэта «У Гальони иль Кальони».

Соболевский очень много знал о личной жизни Пушкина и Анны Петровны, но не поведал об этом даже после смерти поэта, ибо считал, что «неприлично пользоваться, для увеселения публики, дружескою доверенностию покойного». Небольшое письмо–воспоминание, написанное им в 1867 году историку М. П. Погодину, да статья «Таинственные приметы в жизни Пушкина», опубликованная в 1870 году в «Русском архиве», – вот всё, что он счёл возможным предать публичной огласке. Но одна данная им характеристика заменит несколько страниц иных воспоминаний: «Отличительною чертою Пушкина была память сердца; он любил старых знакомых и был благодарен за оказанную ему дружбу, особенно тем, которые любили в нём его личность, а не его знаменитость; он ценил добрые советы, данные ему вовремя, не в перекор первым порывам горячности, проведённые рассудительно и основанные не на общих местах, а сообразно с светскими мнениями о том, что есть честь, и о том, что называется честью…»

19 октября 1828 года Пушкин приехал на квартиру Дельвигов, чтобы засвидетельствовать своё почтение Софье Михайловне, у которой 20 октября был день рождения. У Дельвигов, как всегда, находилась Анна Керн. Был обед, а потом задушевная беседа. Разговор шёл о предстоящем отъезде поэта в Тверскую губернию, в Малинники, к Прасковье Александровне Осиповой. С собой Пушкин привёз двухтомник римского поэта Стация во французском переводе «L' Achil–leide et les Sylves de Stece» (Ахиллеида и Сильвы Стация), издания 1802 года; на обороте предтитульного листа первого тома он набросал:

Созвучные этой встрече шутливые строки из стихотворения Стация:

навеяли Пушкину шутливый экспромт:

На основании собственноручной приписки, сделанной под стихотворением Анной Петровной: «А. К. 19 окт. 1828–го года, С. П–г.», можно утверждать, что оно или было посвящено ей, или является плодом их совместного с Пушкиным творчества.