— Ну, дай бог, дай бог. Только бы мне дожить до этих твоих полетов.

Знакомство с Витей произошло классически, как в добром старом кино «Москва слезам не верит». Марта возвращалась в воскресенье вечером с маминой дачи на электричке, сидела у окна, смотрела, как быстро сгущаются сумерки, как меняется пасторальный пейзаж, перетекая с березового леска в чистое поле, потом в овраг с медленной речкой, потом снова в березовый лесок.

Он зашел в вагон на одной из станций, уселся напротив нее, начал бесцеремонно разглядывать. Точно так же, как тот киношный Гоша.

Позже выяснилось, что «Гошу» звали Витей — час от часу не легче! Ужасное имя, как булавка на языке — Ви-тя… Но она быстро привыкла, и потом имя уже не казалось ей таким неудобным. Наоборот, слышалась в нем своя музыка.

Он тогда, после электрички, отправился ее провожать. Да, все по канонам классики, все как в кино. Она даже сказала ему об этом, а он только брови поднял и выдал сакраментальную «Гошину» фразу:

— А что, я разве не могу проводить до дома понравившуюся мне женщину?

Она рассмеялась в ответ. Да, что-то было в этом Вите. Тогда она не умела понять, что это. Какая-то особая обволакивающая энергетика, от которой душа начинает жить и дышать по-другому. И будто веселая сила поселяется внутри, и все время хочется улыбаться.

Потом он пришел к ней гости. И остался. И они начали жить вместе. Все произошло так естественно, что она только удивлялась — почему же раньше они не встретились? Почему столько лет маялась душа в ожидании? Наверное, потому и маялась, что не знала, кого ждала. Оказывается, Витю. Хотя Витя был далеко не плейбой, то есть внешностью обладал самой заурядной — ни ростом особо не вышел, ни статью. И лицо у него было самое обыкновенное. Глаза добрые, нос картошкой, губы мягкие улыбчивые. Но в то же время присутствовала в нем определенная изюминка, то самое мужицкое обаяние, в облаке которого и не хочешь, а поневоле начинаешь кокетничать. Да и хитер он был по натуре, так повернет разговор, что и не знаешь, то ли смеяться надо, то ли сердиться.

— Я буду звать тебя Марусей, не возражаешь?

— Возражаю, конечно! Что это еще за Маруся? Вообще-то у меня очень красивое имя — Марта.

— Ну да, ну да. Помню, у нас в деревне так телку звали — Марта. А потом она в большую корову выросла. Хорошая была корова, дойная, только лягалась все время. Могла полное ведро с молоком опрокинуть, и хоть бы хны… Дождется, главное, когда вымя уже пустое, а потом хрясь копытом по ведру! Такая вот была зараза, ага…

— Витя!

— Чего?

— Ну что ты такое несешь, какая корова…

— Так я ж тебе объясняю — хорошая корова была. Мартой звали. И вообще, если ты не знаешь, ассоциация — важная вещь в отношениях между мужчиной и женщиной!

— Ну Витя-а-а-а…

Она и сама себе удивлялась, с каким кокетством растягивает его имя и как ей было в этот момент хорошо, просто необъяснимо хорошо! Как будто она совсем девчонка и жизнь только начинается. И так много впереди всего хорошего.

А маме Витя совсем не понравился. И было ужасно обидно слышать от нее:

— Где ты только его откопала? Ни стати, ни экстерьеру… Наверняка и не при должности… Кем он работает-то?

— Он в строительном техникуме сопромат преподает.

— Ну вот, я ж говорю! Еще и гуляет вовсю, наверное!

— Да почему ты решила, что гуляет? Он меня любит!

— Ага, любит. Поди всех студенток в своем техникуме за жабры перещупал…

— Мам, не говори ерунды! Иначе я к тебе на дачу ездить не стану! Или ты Витю нормально принимаешь, или…

— Да ладно, мне-то что. С кем хочешь, с тем и живи. Хоть ребеночка быстрее родишь. Расписываться будете?

— Да, будем. Витя мне предложение сделал.

— Ну-ну… А прописаться он тоже у тебя собирается?

— Нет! У него своя квартира есть, от бабушки в наследство досталась! Не будет он у меня прописываться, не переживай!

— Что ж, и то хлеб… А то много их нынче ходит, желающих откусить от чужого каравая. Ладно, буду я приветлива с твоим Витей, уговорила. А насчет ребеночка поторопись, времени у тебя почти нет! Годы-то к сороковнику идут, не забыла? Прошмыгнут, и не заметишь!

— Да не забыла я, мам, не забыла. Уже работаю над этим вопросом…

Ей и впрямь очень хотелось ребенка от Вити. Ночью, устав от бурных утех, Витя засыпал крепко, обхватив ее твердыми руками властно и по-медвежьи, и она лежала долго без сна, боясь пошевелиться и выпасть из этой власти. И думала, думала…

Оказывается, она неправильно жила. Оказывается, быть мягкой, кокетливой и плюшевой намного слаще, чем жесткой самкой богомола. Безжалостной, убивающей. Оказывается, варить борщ, лепить пельмени и ждать мужа с работы гораздо приятнее, чем лезть вверх по карьерной лестнице и воевать за квадратные метры. А через неделю их с Витей распишут в загсе, и она станет женой… Любимой женой любимого мужа Вити. Женой по имени Маруся. Нет, вот кто бы сказал ей год назад, что она согласится на Марусю… Помнится, свою вторую жену отец называл Марусей, и ей было ужасно смешно. И не то слово — смешно… Она даже презирала отца за это. А заодно и Марусю его презирала, потому что позволила над своим именем такое издевательство. А теперь самой ужасно нравится… И слова незамысловатой песенки тоже нравятся, и хочется их повторять все время…

Моя Марусечка, танцуют все кругом,

Моя Марусечка, попляшем мы с тобой.

Моя Марусечка, а жить так хочется,

И как приятно, хорошо мне танцевать

с тобой вдвоем!

Да, она ощущала себя Марусей. С ребеночком на руках. Да, ребенка очень хотелось. Но не получалось. А время идет — мама права. И постепенно в ее счастье вкралось тревожное ожидание, боязнь не успеть. Хотя врачи обнадеживали — надежда есть. Пришлось даже в больницу лечь на обследование и лечение. А после больницы — опять ничего…

Ее даже сны начали мучить на тему ребенка, будто он есть, но ей в руки его не дают. Сначала Оля его держит и не дает, потом Деничка, потом Ирина Ильинична… Она им доказывает, что это не их ребенок, что они права не имеют! И все без толку. Держат на руках ребенка и отворачиваются, и она даже личика его разглядеть не может!

Просыпалась в холодном поту, лежала, уставившись в ночной потолок, потом придвигалась к Вите, и он бормотал что-то сонное и ласковое и обхватывал ее своими ручищами. Но сон больше не шел. Страшно было. И всякие мысли нехорошие лезли в голову.

Может, это ее так судьба наказывает — за Деничку, за Димку, за Олю? Может, она им жизнь испортила, и они так и ходят все — с откушенными головами? Может, надо как-то покаяться, что ли? Прощения попросить? А что, говорят же, за одного раскаявшегося грешника двух праведников дают… Может, это как раз ее случай? Или лучше в церковь зайти, у батюшки спросить, что надо делать?