у него были до ужаса тощи, да и в целом, сняв с себя все, смотрелся он невидно. Щекою он прижался к щеке мисс Гёринг.

– Вы не могли бы сделать меня счастливым, как считаете? – спросил у нее он.

– Да ради всего святого, – воскликнула мисс Гёринг, резко выпрямившись, – я думала, вы уже выше этого.

– Ну, никому вообще-то не удается заглянуть в будущее, кстати сказать. – Он сощурился и попытался ее поцеловать.

– Так, а насчет той женщины, – произнесла она, – Белль, у которой не было ни рук, ни ног?

– Прошу вас, дорогая, давайте не будем сейчас о ней. Можете оказать мне такую услугу? – Тон у него был слегка презрителен, но в голосе чувствовалась подспудная горячность. Он проговорил: – А теперь расскажите мне все, чего ни пожелаете. Видите ли… Эти два года я же даром времени не терял. Есть и то немногое, чем я в себе горжусь.

Мисс Гёринг держалась очень солидно. Раздумывала об этом она весьма всерьез – подозревала, что, прими она предложение Энди, ей гораздо труднее будет положить конец своим вылазкам, если ей того захочется. До недавнего времени она никогда еще не заходила опасно далеко в действии по любому пути, какой решалась счесть нравственно верным. Едва ли она одобряла в себе эту слабость, но была до определенной степени здравомысляща и достаточно счастлива, чтобы себя машинально оберегать. Однако чувствовала она себя немного подшофе, и предложение Энди ее довольно-таки манило. «Следует допустить, чтобы то, что не способна совершить воля, частенько сопровождала некоторая беззаботность натуры», – молвила себе она.

Энди глянул на дверь спальни. Настроение у него вроде бы совсем внезапно изменилось – он теперь казался смятенным. «Это не значит, что он не похотлив», – подумала мисс Гёринг. Энди встал и побродил по комнате. Наконец из-под тахты выволок старый граммофон. Долго-долго стирал с него пыль и собирал иголки, разбросанные по вертушке и под нею. Стоя подле этого инструмента на коленях, он вполне увлекся своим занятием, и лицо у него сделалось едва ли не благожелательным.

– Это очень старая машинка, – промямлил он. – Я ее себе раздобыл очень, очень давно.

Устройство было очень маленьким и ужасно устаревшим, а будь мисс Гёринг сентиментальна, ей стало бы немного грустно наблюдать за Энди; она же теряла терпение.

– Я ни слова от вас не слышу, – крикнула ему она ненужно громко.

Не ответив ей, он встал и ушел к себе в комнату. А когда вернулся, на нем вновь был халат, а в руке – пластинка.

– Думаете, я дурачок, – промолвил он, – раз так долго вожусь с этой машинкой, когда мне всего-то и нужно, что поставить вам эту одну пластинку. Это марш; вот. – Он вручил ей пластинку, чтобы она прочла название пьесы и что за оркестр ее исполняет. – Может, – сказал он, – вы и не пожелаете его слушать. Многим маршевая музыка не нравится.

– Нет, прошу вас, поставьте, – вымолвила мисс Гёринг. – Я буду рада, правда же.

Он поставил пластинку и присел на краешек очень неудобного стула довольно-таки в отдалении от мисс Гёринг. Иголка оказалась слишком громкой[15], а марш – «Вашингтонской почтой»[16]. Мисс Гёринг стало не по себе, как любому, кто слушает парадную музыку в тихой комнате. Энди же, казалось, наслаждался ею и, пока пластинка играла, отбивал ногою ритм. Но когда музыка закончилась, он, похоже, впал в еще худшее смятение, нежели прежде.

– Вы бы хотели осмотреть квартиру? – осведомился у нее он.

Мисс Гёринг проворно вскочила с тахты, чтобы он не успел передумать.

– До меня в этой квартире жила женщина, шившая платья, поэтому спальня у меня для мужчины как бы такая женственная.

Она зашла следом за ним в эту спальню. Постель он расправил довольно небрежно, а наволочки у двух подушек были посеревшими и мятыми. На комоде с зеркалом у него стояли портреты нескольких девушек, все они до ужаса непривлекательны и обычны с виду. Мисс Гёринг они показались скорее типом исправных прихожанок, нежели любовницами холостяка.

– Симпатичные девушки, а? – спросил Энди у мисс Гёринг.

– Прелестные, – ответила она, – просто прелесть.

– Ни одна из них в этом городке не живет, – сказал он. – Они обитают в разных местах поблизости. Здесь девушек оберегают, а холостяки моих лет им не нравятся. Я их за это не виню. Время от времени кого-нибудь из них я вожу в кино, если на меня стих найдет. Даже сижу у них в гостиных по вечерам с их родителями прямо в доме. Но видят они меня нечасто, это я вам могу сразу сказать.

Мисс Гёринг все сильней и сильней озадачивало, но больше вопросов ему она не задавала, потому что вдруг утомилась.

– Наверное, я теперь пойду, – вымолвила она, слегка покачиваясь на ногах. И тут же осознала, до чего груба и нелюбезна, – и заметила, как Энди весь подобрался. Кулаки свои он сунул в карманы.

– Ну вы ж не можете уйти прямо сейчас, – проговорил он ей. – Задержитесь еще ненадолго, и я приготовлю вам кофе.

– Нет-нет, кофе я не хочу. Да и дома обо мне беспокоиться станут.

– Кто? – спросил у нее Энди.

– Арнолд, и Арнолдов отец, и мисс Гэмелон.

– По мне, так это жуткая толпа, – произнес он. – Я б ни за что не потерпел жить в такой толпе.

– А я люблю, – ответила мисс Гёринг.

Он обхватил ее руками и попытался поцеловать, но она отстранилась.

– Нет, честно, я слишком для этого устала.

– Ладно, – произнес он, – хорошо! – Лоб у него собрался глубокими складками, и вид стал совершенно жалким. Он снял халат и улегся в постель. Лежал там, натянув простыню до подбородка, месил ногами и глядел в потолок так, словно у него лихорадка. На столике рядом с кроватью горел ночничок, и лампочка светила ему прямо в лицо, поэтому мисс Гёринг сумела разобрать некоторые черты, которых раньше не замечала. Она подошла к кровати и склонилась над ним.

– В чем же дело? – спросила у него она. – Такой приятный же был вечер, и теперь всем нам нужно немного поспать.

Он рассмеялся ей в лицо.

– Вы какая-то малахольная, – сказал он ей, – и уж точно ничего не понимаете в людях. А мне тут, впрочем, неплохо. – Он натянул простыню еще выше и засопел под нею. – Где-то через полчаса отходит пятичасовой паром. Вернетесь завтра вечером? Я буду в том же баре, где и сегодня.

Она ему пообещала, что вернется назавтра вечером, и, после того, как он ей объяснил дорогу до пристани, открыла ему окно и ушла.

Довольно глупо,