— Я пытался встретиться с вами. Ваш помощник — Беккет, кажется, — должен был вас об этом известить.

Аданар поднимался по лестнице, ведущей на верхние уровни укреплений, перемахивая через две ступеньки. Он делал это нарочно, чтобы доставить имперскому чинуше лишние неудобства.

— Бессек. Он мертв.

Ранкорт тяжело дышал, но не останавливался. Как не хотелось Аданару этого признавать, но его впечатлило такое поведение.

— Мертв? Некроны убили его? Они проникли внутрь периметра?

Аданар остановился посреди пролета и уставился вперед.

— Нет, губернатор, он остался там. — Зонн большим пальцем через плечо указал назад. — Камень убил его.

— Ка… Что?

Аданар обернулся к нему.

— Обломок плиты с потолка упал на него. Он умер.

Ранкорт бросил взгляд кверху, словно ожидая такой же судьбы для себя.

— Чего вы хотели? — настойчиво спросил Аданар.

Глаза командующего буквально сочились презрением, и Ранкорта это задело.

— Уважения для начала. Я — служитель Империума, представитель верховной власти этого мира. И я…

— Нет, — решительно перебил его Аданар.

Ранкорт едва ли не завизжал от возмущения:

— Я лорд-губернатор! Я требую…

Встряхнув головой, Зонн вновь перехватил инициативу:

— Это нет так. Вы — исполняющий обязанности лорд-губернатора, и в данной ситуации ваши полномочия не значат ровным счетом ничего. Я гарантирую вам охрану, но любые ваши требования будут отклонены.

При этих словах Кадор помрачнел еще сильнее.

Ранкорт вцепился в лацканы формы командующего:

— Пусть сражаются Астартес! Они ведь созданы для этого. Нам же нужно как можно скорее добраться до верфей Крастии и эвакуироваться!

Аданар опустил глаза и посмотрел на костлявые, скрюченные пальцы Ранкорта. Тот тут же отпустил командующего.

— То есть обеспечить вашу эвакуацию, так?

Ранкорт жалобно пояснил:

— Будучи лордом-губер… Будучи исполняющим обязанности лорда-губернатора, — поправился он, — согласно имперским предписаниям, я должен покинуть планету одним из первых. Но…

— Оглянитесь, Ранкорт. Посмотрите на небеса. Думаете, что стены дрожат от сейсмических толчков? Слышите, как грохот сотрясает воздух? Это не просто гроза, по крайней мере не естественная. — Аданар придвинулся к нему вплотную, отчего теперь мог чувствовать собственное пропитанное алкоголем дыхание. — Некроны контролируют небо. Изумрудная смерть властвует там. Даже если мы сможем живыми добраться до верфей Крастии, нам все равно не покинуть планету. Корабли будут уничтожены еще до того, как достигнут верхних слоев атмосферы.

Ранкорт и сам это знал. Вопреки сложившемуся мнению, он был не дураком — а лишь еще одним отчаявшимся. Он съежился под тяжестью слов Аданара. Его голос дрожал, словно у плачущего ребенка:

— Но мне страшно…

Поначалу Аданар чувствовал отвращение: «И это лорд-губернатор Дамноса, тот, кто должен вести за собой людей…» — но потом осталась лишь жалость.

— Как и всем нам, — ответил командующий и двинулся дальше по лестнице.

— Никогда прежде не приходилось сражаться рядом с Ангелами.

Все внимание Юлуса было приковано к фортификациям. Под его началом оказалась вторая стена, наиболее удаленная от бастиона, сердца последнего города на Дамносе. Третью уже заминировали. Он отдал должное командующему Зонну — тот хорошо натаскал своих людей. Они промаршировали через западные ворота и заняли позиции на стенах и вокруг них, как и советовал Юлус.

Его наметанный взгляд выхватывал орудийные точки, станковые тяжелые стабберы, расчеты болтеров и лазпушек, расположившиеся на анфиладах. Порядки Гвардии Ковчега растянулись, но это компенсировалось готовностью людей — каждый годный мужчина, женщина или ребенок уже вооружились карабинами, автопушками или дробовиками. Арсеналы опустели. Все, что хранилось в них раньше, теперь находилось на стенах и на площадях; каждый ствол был устремлен в поля, откуда ждали наступления некронов. Раскинувшуюся перед ним территорию Юлус назвал площадью Ксифоса, в честь его любимого оружия — прямого обоюдоострого меча. Само слово на древнем языке Терры означало «проникающий свет» или что-то вроде того — он никогда не был полиглотом. Тьма опутывала Дамнос, и света оставалось слишком мало. Поэтому он посчитал такое название вполне уместным.

Юлус поднял бровь — будто бы до него только сейчас дошло, что с ним говорят.

— Что ты сказал?

Колпек стоял неподалеку от него — один из свиты Ультрамарина, из его «Первой Сотни».

— Я сказал, что раньше мне не случалось сражаться рядом с Ангелом.

Юлус вновь вернулся к осмотру укреплений.

— Я не Ангел. Я такой же солдат, как и ты. Почему вы, люди, всегда все преувеличиваете?

Фалька рассмеялся. Его смех был низким и искренним.

— Солдат? Я? Нет, я бурильщик. Шахтер. Работал под землей всю свою жизнь.

Сержант искоса посмотрел на собеседника.

— Тогда боец из тебя более чем достойный. Я не думал, что люди способны на безрассудную отвагу, какую продемонстрировал ты. Ты ищешь смерти? Я видел, как в подобных обстоятельствах люди убивали сами себя.

Фалька покачал головой.

— Нет. Я хочу жить, но не думаю, что это долго продлится. Я потерял… друга, и мне хочется, чтобы моя смерть не была такой напрасной, как ее.

Юлус подумал над сказанным, а затем продолжил осмотр.

— Эти штуки у тебя в голове, — спросил Фалька несколько секунд спустя. — Для чего они?

Сержант осторожно, даже почтительно, коснулся перчаткой кончика платинового штифта.

— Они обозначают количество веков службы ордену.

Фалька присвистнул.

— Получается, что тебе уже больше двух сотен лет?

— Да, хотя я никогда раньше об этом не задумывался.

— То есть ты бессмертный?

— Нет, не думаю. Безусловно, жизнь моя весьма продолжительна благодаря генетической науке Императора, но я не бессмертный. — Юлус уставился перед собой, словно безмолвие раскинувшихся полей смерти вдохновляло его. — Мы несем с собой насилие. Смерть — неотъемлемый атрибут самого нашего существования. Не думаю, что кому-то из Адептус Астартес когда-нибудь предстоит умереть естественным образом. Я не могу даже помыслить, чтобы кто-то из нас умер от старости. Как мне кажется, это осквернит само наше естество воинов. — Юлус выгнул шею, чтобы взглянуть на человека. — Ты задаешь много вопросов.

— Просто нервничаю, — ответил Фалька. — Все мы нервничаем.

Феннион улучил момент и окинул взглядом укрепления, а также площадь Ксифоса. Он увидел испуганные лица людей, чьи глаза остекленели, а сердца — опустели. Осознание поразило его. Защита — это ведь не только пушки и тела, это живые мужчины и женщины, и внутри они уже проиграли битву. Он ошибся, приняв фатализм за стойкость, а молчаливое согласие — за решительность.