И тут отец подхватывал его, усаживал к себе на колени и обнимал большими темными руками.

— Начнем с начала, — говорил он, и Гамини принимался рассказывать ему о дневных приключениях: что было в школе, что сказала ему мать, когда он пришел домой.

В детстве он прекрасно ладил со всей семьей. Оглядываясь назад, он не мог припомнить в доме нервозности или гнева. Его родители были нежны друг с другом. Они непрерывно переговаривались, что-то вместе обсуждали. Лежа в постели, Гамини постоянно слышал их приглушенную беседу, служившую как бы войлочной прокладкой между домом и внешним миром. Позже он осознал, что в доме безраздельно царил мир его отца. Клиенты приходили к нему. За домом был теннисный корт, где гости по уик-эндам присоединялись к их семье.

Предполагалось, что оба брата вольются в семейную фирму. Однако Сарат покинул дом, отказавшись от карьеры юриста. А через несколько лет и Гамини предал звучавшие в доме голоса, поступив в медицинский колледж.

* * *

Через два месяца после ухода жены у Гамини наступил полный упадок сил, и администрация отправила его в отпуск. Идти ему было некуда, его дом опустел. Он осознал, что служба скорой помощи стала для него коконом, в котором он, даже в своем отчаянном состоянии, прятался, как некогда в доме своих родителей. Все, что он ценил, происходило здесь. Он спал в больничных палатах, покупал еду у уличных торговцев прямо у входа в больницу. А теперь его попросили покинуть мир, в котором он укрылся, который он воздвиг вокруг себя, создав своеобразную копию заведенного в детстве порядка.

Он отправился пешком в Нугегоду, где находился его дом, и постучался в запертую дверь. Пахло едой. Появился незнакомый человек, но двери не открыл.

— Да?

— Я Гамини.

— Ну и что?

— Я здесь живу.

Человек ушел, на кухне раздавались голоса.

Гамини не сразу догадался, что на него решили не обращать внимания. Он пересек маленький сад. Его преследовал волшебный запах еды. Он никогда еще не был так голоден. Ему не нужен был дом — ему хотелось домашней еды. Он вошел через заднюю дверь. Осмотревшись, он понял, что эти люди заботились о доме гораздо лучше его. Рядом с мужчиной, не обратившим на него внимания, сидели две женщины. Он никого из них не знал. Сначала он решил, что его жена прислала своих родственников.

— Вы не могли бы дать мне попить?

Мужчина принес стакан. В саду, в бунгало, звучали крики детей, и Гамини понравилось, что все пространство используется полностью. Вспомнив о чем-то, он спросил, нет ли для него почты. Ему принесли целую кипу бумаг. Письмо от жены, которое он положил в карман. Несколько чеков из больницы. Он их открыл, подписал на обороте пару чеков и отдал одной из женщин. Два других он оставил себе. Женщина жестом пригласила его к столу, и он уселся вместе с ними. Вермишель, пол самбол, карри из курицы. Затем с приятно полным желудком Гамини отправился в банк. Он не скупился. Позвонил в «Куикшо», заказал машину и стал ждать в прохладном вестибюле «гринлейс». Когда машина прибыла, он сел рядом с водителем:

— В Тринкомали. А потом в отель «Нилавели-Бич».

— Туда я не поеду.

Он этого ожидал. Место считалось опасным, так как поблизости были повстанцы.

— Нам ничего не угрожает. Я врач. Они не трогают врачей, мы вроде проституток. Вот красный крест на ветровое стекло. Я нанимаю вас на неделю. Вы не должны меня любить и уважать. Мне этого не нужно. Остановитесь.

Он вышел из машины и перебрался на заднее сиденье, ему хотелось вытянуться. Когда машина выехала из Коломбо, он уже спал.

— Езжайте вдоль берега, — пробормотал он незадолго до этого. — Разбудите меня в Негомбо.

Гамини с водителем вошли в темный, мрачный вестибюль старой гостиницы в Негомбо. Лампочка у конторки освещала портье, сидевшего перед неумело намалеванной фреской с видом моря, и Гамини, о чем-то вспомнив, развернулся, выглянул за дверь и увидел ту же картину наяву. Выпив пива, они двинулись в путь. Около Курунегалы он попросил водителя свернуть на проселок. В нескольких милях от Курунегалы Гамини вышел из машины и попросил водителя приехать за ним сюда завтра утром. Тот не сразу его понял. И все же Гамини захотел остаться здесь на ночь.

Отец как-то раз привез его в лесной монастырь, расположенный неподалеку, в Аранкале, еще ребенком. И раз в несколько лет Гамини старался вновь посетить это место. Так как он был военным врачом, от его веры почти ничего не осталось, но он всегда ощущал здесь великое спокойствие. Не обремененный поклажей, в одной легкой рубашке и брюках, без зонтика от солнца и без пищи, он углублялся в лес. Иногда, оказавшись здесь, он видел, что за этим местом кто-то присматривает, иногда оно закрывалось, словно глаз в лесу.

Там был колодец. Он искупался у колодца утром. Застегнул нагрудный карман рубашки на пуговицу, чтобы не выпали очки.

Через неделю Гамини вышел из отеля «Нилавели — Бич» и направился к морю. Он был сильно пьян. Он болтался по покинутому курорту вместе с поваром, ночным администратором и двумя женщинами, убиравшими пустые номера и визжавшими всякий раз, когда повар пытался столкнуть их в бассейн. Они постоянно затевали в холле возню. Он уснул на берегу, а проснулся в окружении вооруженных смеющихся людей.

Его саронг наполовину сполз. Стараясь произносить слова как можно четче, он произнес на двух официальных языках: «Я врач…» — и снова погрузился в сон. В следующий раз он проснулся в хижине, полной раненых мальчишек. Семнадцати лет. Шестнадцати. Некоторые даже моложе. Он как-никак был в отпуске и сообщил об этом одному из вооруженных людей:

— К семи меня ждут к ужину. Если я не появлюсь до половины восьмого, они не станут накрывать на стол…

— Да, да. Но это… — Человек обвел рукой хижину, указывая на раненых. — Они здесь, разве нет?

Гамини, борясь со своей привычкой принимать таблетки, переключился на алкоголь и не совсем понимал, насколько пьян. Он много спал. А проснувшись, обнаруживал себя в чужом саду. Он испытывал не столько желание, сколько потребность спать. В своих снах он вносил и выносил тела из лифтов. Лифты всегда вызывали у него клаустрофобию, но это было лучше скрипучего головокружения лестниц.

Когда повстанцы нашли его на берегу спящим, у его ног плескались морские волны. Они искали туриста, который, кажется, был врачом. Одна из женщин около бассейна направила их на побережье.

Гамини расхаживал по хижине, глядя на лежавшие перед ним тела. Раны замотаны тряпьем, ни обезболивающих средств, ни перевязочных материалов. Он послал в свой гостиничный номер солдата с ключом — за простынями, чтобы их разорвать, и за пластиковым пакетом с кое-какими полезными вещами — лосьоном после бритья, таблетками. Тот вернулся в одной из его рубашек. Гамини вытряс таблетки на стол и разломил на четвертинки. Назревали проблемы с общением. Он очень плохо говорил по-тамильски, они не знали сингальского. Оставались несколько английских слов, которыми Гамини обменивался с командиром.