Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, буддизм заставил китайцев признать забой скота делом негуманным. Это лишь один из результатов следования доктрине о переселении душ, которая учит людей проявлять милосердие и к животным, и к себе подобным. Доктрина о посмертном воздаянии и о переселении души, например, в покрытое язвами тело нищего или блохастой собаки более эффективно учит хорошему поведению, чем ад, который никому не дано увидеть, и адские муки, которых никто не испытал. И на самом деле те, кто по-настоящему веруют в Будду, — более добрые, более миролюбивые, более терпеливые, более склонные к филантропии люди по сравнению со всеми прочими. Их филантропия с точки зрения этики, быть может, немногого стоит, поскольку каждая отданная путнику монета или кружка чая — это вклад в копилку собственного грядущего счастья. Но какая религия не эксплуатирует такое искушение?! Уильям Джеймс (1842—1910), английский философ и психолог, остроумно заметил, что религия — это самая длинная глава в истории человеческого эгоизма. Если не считать немногих искренних гуманистов, все остальные всегда нуждались в такой приманке. Вместе с тем буддизму мы обязаны тем, что в зажиточных семьях принято в жаркие летние дни выставлять на улицу большие кувшины с холодным чаем для путников. В любом случае, независимо от мотивов, — это хороший поступок.
Во многих китайских романах и новеллах, как и в новеллах Боккаччо, монахов и монашек обвиняли в распутстве. Такие обвинения обусловлены общечеловеческим свойством — радоваться разоблачению всех и всяческих форм лицемерия. Изобразить китайского монаха этаким Казановой вполне естественно и очень легко — достаточно будет затронуть сюжет колдовства и афродизиаков. Бывает и такое: кое-где в провинции Чжэцзян женские монастыри на деле превратились в публичные дома. Однако в целом нападки на монахов, обвинения их в аморальности несправедливы. Большинство буддийских монахов — добропорядочные, скромные, вежливые и воспитанные люди. Подвиги в духе Дон Жуана нетипичны, а грубые, непристойные и явные преувеличения при описании отдельных подобных случаев призваны лишь произвести впечатление на читателя. По моим наблюдениям, большинство монахов из-за плохого питания страдают малокровием и просто не в состоянии, подобно Дон Жуану, затевать бесконечные любовные авантюры. Кроме того, несправедливое отношение к монахам объясняется тем, что многие не видят связи между сексом и религией в Китае. Между тем у буддийских монахов, в отличие от даосов-отшельников, намного больше возможностей видеть красиво одетых женщин. Их практическая деятельность — в храмах или в частных домах — позволяет им едва ли не ежедневно близко общаться с женщинами, которые обычно заперты в задних покоях богатых домов. Предписанное конфуцианством затворничество женщин оставляет им единственный пристойный предлог для появления на публике — посещение храма для возжигания благовоний. В 1-й и 15-й день каждого месяца, а также в праздники буддийские храмы становятся местом встреч местных красавиц, замужних и незамужних, одетых во все самое лучшее. Уж если некий монах украдкой ест свинину, то он может иной раз позволить себе и другие удовольствия, выходящие за рамки дозволенного. К тому же многие храмы принимают в довольно большом количестве пожертвования, и у монахов на руках часто оказываются большие суммы денег. Таковы непосредственные причины некоторых уголовных дел, о которых в последние годы наслышаны люди. В 1934 г. в шанхайском суде монахиня осмелилась обвинить некоего монаха в супружеской неверности! В нынешнем Китае может произойти все что угодно.
Приведу прекрасный пример из литературы, иллюстрирующий отношения обитателей монастырей к сексу. Поэма называется «Мирские желания юной монахини», у нее множество вариантов, и посвящена она все той же популярной теме. Сюжет поэмы основан на известной китайской драме под названием «Белая меховая накидка». Замечу, что поэма — в форме монолога монахини — написана прекрасным языком:
Я молодая монашка, мне шестнадцать лет;
Голова моя побрита в раннем девичестве.
Отец мой любит буддийские сутры,
А моя мать любит буддийских священников.
Утром и ночью, утром и ночью
Я возжигаю курительные свечи и молюсь. Потому что
Я родилась болезненным ребенком с множеством хворей,
И они решили меня послать сюда,
В этот монастырь.
Амитофо! Амитофо! —
Непрерывно я молюсь.
О, устала я от шума барабанов и звона колоколов;
Устала я от монотонных голосов молящихся и напевов настоятелей;
От болтовни и от трескотни неразборчивых заклинаний,
От криков и завываний бесконечных песнопений,
Бормотания и шепота монотонных молитв.
Панинапарамита (Праджньяпарамита), Майюра-сутра, Саддхармапундарика —
О, как я всех их ненавижу!
Когда я говорю митабха,
Я тоскую по моему поклоннику.
Когда я пою сапарах,
Мое сердце плачет: «О!».
Когда я пою тарата,
Мое сердце так сильно бьется!
Ах, позволь мне немного прогуляться,
Позволь мне немного прогуляться!