– Бог мой! Да какая разница, что ты чувствуешь! – она переворачивается на спину и садится. – Разве тебе так уж плохо? В кои-то веки у меня выдалась неделя без стресса, и тут тебе вздумалось пожить на одном хлебе и воде!

– Да, – говорю я, – ощущение не из приятных.

– Это твоя проблема, – говорит Ханни. Она накручивает волосы себе на руку, а другой рукой пытается нащупать оставленную на тумбочке заколку. Нижние половинки ее грудей – белые. – Прости, – говорит она, – но это действительно твоя проблема. У меня, во всяком случае, кредитную карту не закрыли! Я еще имею кое-какие сбережения. А раз так, я хотела бы, чтобы мы весело провели вечер и проехались на каком-нибудь длинном лимузине. И я не прочь посидеть в таком ресторанчике, где кельнер объясняет тебе меню, а на столе горят свечи. И из окна открывается красивый вид. Кроме того, я бы с удовольствием покаталась на вертолете и сходила в музей Метрополитэн. Между прочим, я могу позволить себе заплатить за тебя. И за итальянскую минералку.

Ханни поднялась. Перед холодильником она приседает на корточки и, придерживая локтем раскрытую дверцу, пьет. Пьет, не отрываясь, поднимая бутылку все выше и выше, пока не становится видна голубая этикетка. Затем дает дверце холодильника упасть и ставит пустую бутылку на пол рядом с другими.

– И потом… – Ханнин взгляд скользит по мне, – я хотела бы еще раз почувствовать себя счастливой. Не говори «нет», пожалуйста. Я знаю, что ты не машина. Я только хотела сказать. Сказать ведь можно… – Она берет со стола соломенную шляпку и смотрится в стену-зеркало. – И, кстати, здесь все не так дорого, как тебе кажется. Мы ведь на Манхэттене! – Обеими руками она поправляет поля. – Ну? – просовывает ноги в сандалеты и взглядывает на меня. – Какие еще возражения, Мистер Универсум?[31]

– У тебя тоже с деньгами не густо, – говорю я.

– Я куплю тебе галстук-бабочку. Бабочку – и еще, может быть, смокинг. Я тут приглядела один за совсем бросовую цену, но действительно индивидуального покроя. – Она вытягивает из-под телевизора бейсбольную биту Альберто, ставит ее на подъем своей правой ноги, а левую руку, тыльной стороной, упирает в бок. – Не помнишь, как звали того парня? Донателло?

– Иди сюда, – шепчу я. Там, где она лежала, остался влажный отпечаток ее живота.

– Точно, Донателло, – говорит она и меняет опорную ногу. – Для полного сходства с его шедевром мне не хватает только шерстяных носков.

– Мы пойдем, куда ты захочешь, – говорю я, – если только…

– У него были длинные волосы и такой прелестный belly… – Ханни выпячивает свой животик. – Не как у тебя, а вот такой.

Когда я встаю, она трясет кудрями:

– Мне нужно… – и передает мне бейсбольную биту, – отлучиться на минутку, с чисто деловой целью. Я хочу пипи.

В своих сандалетах она быстро шаркает к туалету. Шляпу не снимает. В высоком окне напротив я вижу белый пластмассовый стул с веерообразной спинкой и гроздь зеленых бананов на сиденье. Я опять засовываю бейсбольную биту под телевизор и ложусь поперек кровати. Слышу, как ее струйка журчит, разбиваясь о воду, скопившуюся на дне унитаза. Дверь прикрыта неплотно.

Мы редко выбираемся из дому раньше часу или двух. Когда терпеть жару больше нет мочи, находим прибежище в каком-нибудь магазинчике. Вечера не приносят прохлады. Зной сохраняется в асфальте и камнях. Станции метро превратились в круги ада. И повсюду воняет… Я слышу, как Ханни в туалете спускает воду, затем – после небольшой паузы – открывает душ.

Познакомился я с Ханни тогда, когда мы искали кого-нибудь, кто мог бы писать заметки о домашних животных и вообще о всяких курьезах, связанных с представителями фауны. Теперь Ханни каждую неделю пишет для нас такой двухполосный очерк. О кошках, например, или о дождевых червях, или о перелетных птицах, или о пауках. Я как-то упомянул при ней, что хочу побывать в Нью-Йорке, и она сказала: «Я тоже».

Стук в дверь раздается как раз в тот момент, когда она закрывает кран. Затем на мгновение наступает тишина. Когда стучат снова, я натягиваю тренировочные штаны, выхожу в коридор и заглядываю в ванную. Ханни стоит намыленная в маленькой ванне, глаза у нее зажмурены. Она тихо просит:

– Закрой дверь.

Я не отпускаю ручку, как будто хочу задержать Ханни в ванной, и жду.

– Сэр? Простите за беспокойство, сэр… – Высокий и чистый мужской голос. – Я Роберт Вандербильт из агентства недвижимости «Палмер», сэр, не будете ли вы так любезны открыть дверь? – Глазка на двери нет. – Мистер, – продолжает взывать он, – мистер… э-э Бейер! Мне нужно сделать несколько фотоснимков в квартире мистера Салливана, сэр. Я просуну свою карточку под дверь, хорошо?

Визитная карточка Роберта Д. Вандербильта[32]раболепно подползает к пальцам моих ног.

– Сэр, пожалуйста, вы ведь меня впустите?

Я никак не могу открыть дверную цепочку, потому что присобаченный к ее концу металлический движок входит в паз криво. Двигать его нужно без спешки и равномерно. При малейшей ошибке он застревает, и тогда его приходится с усилием проталкивать назад. Я дважды пытаюсь осуществить эту операцию и только с третьего раза добиваюсь успеха. Хочется надеяться, что нежданный посетитель не слышал противного скрежета, возникающего при трении металла о металл. Наконец, я впускаю Роберта Д. Вандербильта.

– Что, черт возьми, вы тут делали? – Ханни прищуривает глаза. Выхватывает из чемодана футболку. Вокруг своих бедер она обмотала полотенце, которое придерживает двумя пальцами. Полотенце поменьше красуется в виде тюрбана на ее голове. – Чего он хотел?

– Это был Роберт Д. Вандербильт, – поясняю я. – Он продает по поручению Альберто эту комнату.

– Что он делает? – Ханни садится на кровать. Глаза у нее покраснели.

– Он пытается продать эту квартиру, – говорю я.

– И ты ему поверил? – Полотенце соскальзывает с ее колен. Она поднимает его и опять обертывает вокруг бедер.

– Он подсунул под дверь свою визитную карточку, – говорю я. И чувствую пот у себя на спине и под мышками, даже на подошвах.

– Почему же ты не позвонил нашему хозяину и не спросил, правда ли это, должен ли ты кого-то пускать? Ведь ты не знаешь, ни что Альберто собирается делать со своей квартирой, ни что это за тип!

– А что тут такого? – спрашиваю я и тоже сажусь. – Этот человек вел себя очень дружелюбно, поинтересовался квартирой – вот и все.

– Мы с тобой в Нью-Йорке, а ты открываешь дверь совершенно чужому человеку – да еще заставляешь меня прятаться в ванной, делать вид, будто меня вообще не существует. Вы себе спокойненько беседуете, а я… – Она закрывает глаза и кончиками пальцев массирует себе веки.