– Я намерен разъяснить эту банду анархистов, я…

– Оно бы неплохо, – сочувственно вздохнул Иван Кузьмич. – Только не получится. Засекречено все – приказом Сиббюро от декабря 1918-го. Какие бумаги имелись, все в печку кинули. Номер приказа назвать?

Номера Кречетов, конечно же, не помнил, но приказ об уничтожении всех партийных и советских документов действительно существовал. Отменить его забыли, и сейчас Иван Кузьмич имел законное право полюбоваться выражением лица столичного гостя.

Товарищ Кречетов отнюдь не был злопамятен и худого никому зря не желал, но Мехлис за эти дни стал для него если не Бакичем, не к ночи будь помянут, то уж точно есаулом Бологовым. Что ни час, из города приходили сбитые с толку обыватели, жалуясь на вездесущего посланца Столицы. Заглянул он и в Хим-Белдыре, в результате чего едва не началось массовое бегство монахов. Делами же экспедиционными Лев Захарович занялся с еще большим усердием. Прежде всего он запер все золото в сейф и забрал ключи, заявив, что намерен контролировать каждую копейку народных денег. На чердаке купеческого дома товарищ Мехлис отыскал старую бухгалтерскую книгу, выбил из нее пыль и приступил к работе. Были затребованы проекты общей сметы, тарифная сетка жалованья личного состава, расклад по продовольствию и еще с полдюжины подобных бумаг.

Это еще как-то решалось, хоть и не без труда. К сожалению, посланец Центрального Комитета был не единственным подарком из Столицы.

– Это ваши солдаты, господин Кречетов? Какие, однако, чучелы!..

Иван Кузьмич вздрогнул. Барон Унгерн, словно снежный барс, подобрался сзади. Где только прятался?

– Моя б воля, рассажал быть их по крышам, чтобы службу вспомнили. Ни погон, ни ремней, рыла небритые… Хунгузы, а не войско!

Товарищ Кречетов покосился на Мехлиса, но тот отвернулся, сделав вид, что не слышит. Это еще ничего, главное, чтобы опять на кулачки не полезли. Разнимай их тут!

Член ЦК и недорасстрелянный беляк умудрились подраться в первый же вечер. Конвоир, сопровождавший Унгерна, попытался вмешаться, за что и получил от обоих. После нескольких неудачных попыток драчунов все-таки растащили, облив для верности водой. Барон заработал большой синяк под левым глазом, а Лев Захарович был вынужден надеть траурную повязку, скрывшую всю правую половину лица.

– И вообще, поражен слабостью дисциплинарного момента. В Новониколаевске на следствии господа комиссары ставили мне на вид порку личного состава, да-с. Агнцы невинные нашлись! Да по-хорошему стрелять надо было через одного, но пришлось учитывать узость мобилизационной базы. Рискну дать совет, господин Кречетов…

– Мне – не надо, – вздохнул Иван Кузьмич. – Вы к личному составу сходите, гражданин барон, и проясните вопрос прямо на месте. Они у меня не злые. Посидите недельку на крыше дацана, ветерком свежим подышите.

Вражина осознал и заткнулся, зато комиссар Мехлис издал звук, отдаленно напоминающий хихиканье.

«Гражданин барон» за эти дни тоже изрядно попил кречетовской крови. Но, будучи человеком справедливым, Иван Кузьмич признавал такое кровопускание достаточно щадящим.

Началось все с того, что барона отправили в баню, против чего не возражал даже Мехлис – уж больно от врага трудового народа пованивало хлоркой. Внешний вид бывшего генерал-лейтенанта тоже требовалось срочно менять, дабы не дразнить здешних собак. В данном вопросе, однако, Лев Захарович уперся, не желая тратить казенные средства даже на баронский саван. Иван Кузьмич со вздохом полез в собственный карман, после чего направил Унгерна в сопровождении двух конвоиров на здешний базар.

«Гражданин барон» вернулся неузнаваем. Исчезли борода и неопрятные космы, сменившись короткой стрижкой по-солдатски и лихо закрученными рыжими усами, причем левый ус торчал вверх, правый же спускался к подбородку. Вместо старых ботинок на ногах вражины поскрипывали новенькие сапожки, а на плечах красовался желтый монгольский халат-курма, увенчанный казацкой фуражкой с красным околышем. За пояс была заткнута большая кожаная плеть. В довершение всего от барона за десять шагов несло дешевым китайским одеколоном. Унгерн браво доложился, походя заметив, что сапоги и плеть пришлось брать в кредит, а посему «господин Кречетов» не должен удивляться скорому визиту здешних торговцев.

Плеть Иван Кузьмич тут же отобрал, всем же остальным остался доволен. Теперь бывший генерал вполне мог выступать в заезжем цирке.

Хуже было то, что Унгерну, как и товарищу Мехлису, не сиделось на месте. Держать человека взаперти не хотелось, и Кречетов, приставив конвоира, отправил пленника гулять по городу. Свою ошибку он осознал уже через час, когда ему было доложено, что барон, собрав возле базара митинг, принялся учить обывателей уму-разуму, налегая на происки вавилонских масонов и грядущую победу желтой расы в мировом масштабе.

Митинг свернули, барону же разрешили гулять только по площади, не заходя в жилые кварталы. Помогло лишь отчасти, местные жители толпами сбегались поглазеть на желтый халат. Каждое появление барона сопровождалось громкими криками и одобрительным смехом. Унгерн козырял в ответ и временами принимался маршировать от одного края площади к другому.

Каждый день товарищ Мехлис требовал заковать вражину в кандалы. Иван Кузьмич отговаривался отсутствием таковых как в городе, так во всем Сайхоте.

* * *

– Инструкция! – строго заметил Вильгельм Карлович Рингель, протягивая пожелтевшей от времени бумажный лист. – Сочинено в Министерстве иностранных дел именно на подобный случай. Пункт «г» – «Правление посольства к диким инородцам». Извольте внимательно ознакомиться и соответствовать, господин Кречетов. Вам теперь придется не в казаки-разбойники играть, а защищать интересы России. Это государственное дело! Пока изучайте, а завтра будьте готовы к экзаменовке.

Иван Кузьмич не без колебаний взял грозный документ. Спорить с бывшим статским советником он не решился. Рингель был суров, портрет мецената Юдина на стене – тоже. Государственное дело!

Кречетов поудобнее устроился на стуле и углубился в чтение.

– Инструкция-то времен царя Гороха! – удивился он, одолев первую страницу. – С тех пор все изменилась, революция опять же…

Вильгельм Карлович от возмущения даже привстал.

– Не царя Гороха, сударь, а благоверного Государя Александра Николаевича Освободителя. Отвыкайте от вашей комиссарской вульгарности. Что касаемо изменений, то они очевидны для вас, но отнюдь не для инородцев. Они до сих пор пребывают во временах Чингисхана, что, без сомнения, свидетельствует в их пользу.

Иван Кузьмич сглотнул, прикинув, что неплохо бы привести сюда Мехлиса. То-то бы столковались!

– Что касаемо области, именуемой Пачанг, то в архиве имеется сводка донесений военных агентов, а также иные материалы. Завтра представлю вам выписки. Однако не рассчитывайте на обилие сведений. Область сия – одна из наименее изученных во всей Срединной империи, прежде всего из-за ея отдаленности. Некоторыми специалистами высказывалось обоснованное мнение, что до середины восьмидесятых годов прошлого столетия города вообще не существовало.