Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дайте мне три дня, — немного подумав, попросил Макс. — Я подключу руководство федерального телеканала, новый загранпаспорт для Карякина сделают экстрасрочно, и кто-нибудь из редакции прилетит за парнем в Тбилиси. Нормальный план?
— На три дня, на три дня! Есть кладовка у меня! — игриво напела Трошкина на мотив популярной когда-то песенки.
— Тогда договорились, действуем по плану. Пока!
Смеловский послал нам с Алкой один на двоих воздушный поцелуй и отключился.
— Меня терзают смутные сомнения, — поразмыслив, неохотно призналась посерьезневшая Алка. — А правильно ли мы с тобой поступили, забрав Матвея из больничного стационара? Там его все-таки лечили, тогда как у нас тут, прямо скажем, не санаторий для душевнобольных. Что, если врачи вскоре вернули бы ему память?
— А что, если те, кто выбивал из него миллион, тоже понадеялись на врачей и именно поэтому выпустили Матвея из своих цепких лап? — ответила я вопросом на вопрос. — Я бы на их месте именно так и поступила: пристроила беспамятного клиента в больницу и присматривала бы за ним, дожидаясь, пока он все вспомнит. А потом снова взяла бы в оборот…
— А мы вывели нашего миллионера из оборота и… Стоп! Так бандиты же его будут искать! — Алка встревожилась. — А вдруг они уже проследили за такси и теперь наблюдают за нашим домом?
— Это маловероятно, — рассудила я. — Не стали бы они устанавливать наружное наблюдение за больничным флигилем, зачем это? Достаточно договориться с кем-то из персонала, чтобы посигналили, если в состоянии пациента такого-то произойдет кардинальное улучшение. Но на всякий случай предлагаю максимально ограничить свободу Матвея. Пусть он эти три дня дома посидит.
— А родителям скажем, что парень стесняется выходить на улицу, пока у него синяки не сошли, — предложила Трошкина.
На том и порешили.
Тут, заметив, что Алкин значок в скайпе позеленел, к ней постучался дизайнер Жан.
— Гамарджоба, батоно! — радостно приветствовала его Трошкина.
— Что ж ты сразу обзываешься-то, я ж тебе еще ни слова плохого не сказал, — обиделся коллега.
Красавец, что с него возьмешь? Блондин.
— А скажешь? — вмешалась я, пока краснеющая Алка пыталась сообразить, что такого услышал в ее вежливом приветствии не знающий грузинского Жаник и как ему объяснить, что он э-э-э, вай, бичо, савсэм нэправ. — В смысле, скажешь нам что-то плохое?
— Зараза пропала.
— Как пропала?
— Молча.
— Умерла?!
Воображение живо нарисовало мне интересно бледную Зару Рафаэловну, лежащую в гробу (плашмя и, как уже было сказано, молча).
— Вот этого я не знаю, не уверен, траурную музыку в офисе еще не включили, и деньги на венок пока никто не собирал, — развеял мою печальную фантазию Жаник.
— А что же ты знаешь?! — рассердилась я.
— Что Зараза из больницы выписалась и тут же напрочь исчезла с радаров. Пропала куда-то без предупреждения и объяснения, даже Броничу ничего не сказала.
— Так у нее наверняка еще больничный не закрыт, зачем же ей с вами коммуницировать? — вступилась за Заразу добрячка Трошкина. — Вот злые люди! Нет, чтобы дать бедной женщине спокойно дома долечиться, так они ей названивают!
— А она, может, как раз лежит и семиведерную клизму принимает, самое время обсудить с ней какую-нибудь маркетинговую стратегию! — я тоже по мере сил посочувствовала Заразе.
— Про клизму я не подумал, — несколько ошарашенно признался Жаник. — Семиведерную, говоришь?
Его воображение явно тоже нарисовало что-то эпическое.
— Ага, мужчины твоего возраста огорчительно редко думают о клизмах, — заметила Трошкина не без укора. — Ты вообще зачем позвонил-то? Про Заразу нам рассказать?
— Нет, чтобы вас обеих обозвать заразами! — В голосе коллеги зазвучал высокий пафос. — У вас, лентяек, совесть есть? Вам же отпуск дали с условием параллельного профессионального роста, а вы там что делаете? Инжир околачиваете?
— Инжира еще не видели, только хурму, — машинально ответила честная и простодушная Алка.
— Трошкина, наш страстно радеющий за общее дело товарищ по работе хочет сказать, что мы с тобой вопиюще манкируем обязанностями фуд-блогеров, — вздохнула я.
— Чего вы с ними делаете? — заинтересовался упомянутый коллега.
— Ничего не делаем, — повинилась я. — Но мы начнем исправляться прямо сейчас, обещаю! Отвянь от нас и жди, мы без промедления подготовим посты для публикаций.
— С пошлым юмором, пожалуйста! — попросил еще Жаник и отключился.
— С каким еще пошлым юмором? — озадачилась Трошкина. — Я вообще не умею шутить про еду!
— Да брось, подружка, не прибедняйся! — Я ободряюще похлопала ее по плечу. — Когда ты приходишь в буфет, на раздаче начинается камеди-шоу! «Здрасьте, а что это такое серо-буро-малиновенькое? А мясо по-французски кем было при жизни? А во внутреннем мире котлетки много лука? А тефтелька мясная или, помилуй мя, господи, рыбная? А вот эта бледная сарделька с загадочной прозеленью, она вообще кто?» Да буфетчица кобылицей ржет от твоих веселых шуток.
— А кто шутит-то? — Трошкина не улыбнулась — наоборот, насупилась. — Я себе еду выбираю и серьезна, как батюшка на отпевании!
— Вот и молодец, настоящий юморист и должен держать такую похоронную мину!
— Ты издеваешься? — догадалась подружка. — Ах, так? Тогда я напишу пост про то, как ты сегодня выбирала пирожки в вокзальном буфете. Как раз с пошлым юмором! «А что за начиночка тут у вас, бе-е-е или му-у-у?» Му-му! Утонешь ты у меня сейчас в народной симпатии!
— Валяй, пиши! — Я благословила суровую юмористку на творческий подвиг и пошла пошарить в кухонных шкафчиках.
Мне для эффектной публикации нужна была бутылочка грузинского вина.
Идея у меня была нехитрая, простой план включал безжалостное убийство сразу двух зайцев, в роли которых выступили красивые женские ноги (две штуки) и бутылочка вина (одна, уже неполная).
Вино я поставила на низкий столик, ноги в шортах, которые в кадр не попали, возложила туда же и, извернувшись, запечатлела эту композицию на камеру. Получилось интересно — в меру дерзко и при этом по-домашнему уютно. Сопроводив фото ложно простодушным текстом «Вот, сбегала за винишком…», я разместила его на своей страничке и с удовольствием отметила, что лайки к посту потянулись косяком, как озябшие среднерусские гуси в теплый тифлисский край.
Потом проснулся Матвей, и я переадресовала ему поставленную папулей задачу вымыть посуду. Заметьте, не заставляла! Он сам спросил, чем может быть полезен, и абсолютно безропотно встал к мойке.
— Слушай, а и в самом деле — отличный характер у парня, — нашептала мне Трошкина, пока мы умиленно любовались скромным тружеником, тихо стоя за его спиной в дверном проеме. — Даже жалко, что он миллионер. Небось получит свои огромные деньги — и сразу испортится…