– Изучать местную рыбу? – спросил Кип.

– Неплохо, – сказал Железный Кулак. – Он не рассчитывал на волнение и плохо умеет управлять лодкой. Попытался укрыться. Ваша плоскодонка перевернулась, и он погиб. Мы вытащили тебя из моря.

– Ага, чтобы не спрашивали, почему его тут нет, если вдруг кто нас видел, – сказал Кип.

– Верно. Держись.

Кип держал между собой и Железным Кулаком люксиновое весло, но он понял, к чему клонит великан, слишком поздно. Быстрым, резким ударом Железный Кулак пробил люксин и остановил руку так близко, что Кип зажмурился. Он едва заметил, что весло рассыпалось в его руках в пыль. Ему внезапно захотелось отлить.

– Я не знаю, есть ли у твоего родителя причина подозревать тебя, – сказал Железный Кулак. – Но если предашь его, я оторву тебе руки и забью тебя ими насмерть.

– Тогда хорошо, что я жирный, – огрызнулся Кип.

– Что? – В голосе звучало недоверие.

– Руки мягкие. – Кип осклабился, думая, что Железный Кулак шутит. Но этот каменный, пустой, убийственный взгляд погасил усмешку Кипа и превратил в прах, как треснувший люксин.

– Жир также будет держать тебя на воде. Лезь в воду, – сказал ледяной голос у него за спиной.

Кип зажмурился. Он даже не слышал, как подошел Трясь-кулак. Он тащил высверленное бревно с несколькими завязанными узлом веревками и петлями. На бревне было вырезано несколько захватов, чтобы можно было легко бросить его в море. Пловец может ухватиться за веревку любой длины.

Трясь-кулак сунул бревно Кипу, а Железный Кулак ударил в колокол.

– Человек за бортом! – крикнул Железный Кулак. – Двое!

– Шевелись, – сказал Трясь-кулак. – И лучше тебе вымокнуть насквозь. Быстро. Подмога будет через пару секунд.

Кип вцепился в полое бревно и съехал по наклону между роульсами. Первая большая волна сбила его с ног. Он стукнулся головой об один из деревянных роульсов, и у него искры из глаз посыпались. Затем его накрыло водой.

Поначалу вода показалась обжигающе холодной. Но к такому холоду быстро привыкаешь – Лазурное море было очень теплым, – но у Кипа не было времени привыкнуть. Он сделал вдох и наглотался воды, когда над ним прошла другая волна. Когда он прокашлялся, молотя руками, как подраненная птаха крыльями, он ощутил, как его подхватила быстрина. Где бревно? Он упустил его. Потерял.

Кто-то кричал, но за шумом моря он не различал слов. Волны были всего в шаг вышиной, но этого хватало, чтобы заслонить Кипу обзор. Он сделал круг.

Колокол бил и бил. Кип направился на звук и, несмотря на волнение, увидел нависающую черноту Батарейного острова. Кип удалялся. Кип поплыл. Волны качали его, утягивали под воду и крутили. Он барахтался, барахтался, пытаясь не паниковать. Напрасно. Ему не хватало воздуха. Оролам, он умрет! Он отчаянно барахтался.

Он вынырнул на поверхность, как пробка, но снова потерялся. Паника его улеглась. Каким-то образом он выбрался на край быстрины, и теперь волны несли его к Батарейному острову, но не к слипу. Его несло на скалы. Мальчик изо всех сил погреб на звук колокола.

Его подняло на волне, и он увидел нечто невозможное. Железный Кулак, обвязав веревку вокруг груди, бежал по воздуху. На нем были синие очки, обе руки его были опущены. Он бросал синий люксин себе под ноги, создавая себе платформу даже во время бега.

На глазах у Кипа синяя люксиновая платформа – заякоренная где-то на Батарейном острове – распалась с громким треском и упала в воду. Железный Кулак подпрыгнул, отпустил люксин и выполнил безупречный нырок.

Он вынырнул прямо рядом с Кипом, потеряв очки и куфию, и схватил мальчика за руку. Затем люди на берегу стали тянуть веревку быстро, как могли. Менее чем через минуту Кип и великан, спотыкаясь, поднялись на слип. Точнее, Железный Кулак шагал, держа Кипа за шиворот, чтобы тот не упал, а мальчик спотыкался на ватных босых ногах.

– Нам не удалось спасти твоего хозяина, сынок. Мне очень жаль, – сказал Железный Кулак. На узкой галерее у задних ворот Батарейного острова столпилось с десяток солдат. Один набросил одеяло на плечи Кипа. – Отведите мальца внутрь и позаботьтесь о нем, – приказал Железный Кулак. – У меня дело на Большой Яшме, я заберу его с собой и оповещу родню. Десять минут.

Когда солдаты уводили Кипа внутрь, он услышал, как Железный Кулак тихо выругался:

– Проклятье, это были мои лучшие синие очки.

Лив Данавис быстро шла по люксиновому мосту, называемому Лилейный стебель, связывающему Хромерию на Малой Яшме с рынками и домами Большой Яшмы. Она пыталась не обращать внимания на напряжение в плечах. Она была одета в грубые льняные штаны, куталась в плащ от холодного утреннего ветра, темные волосы были стянуты в хвост на затылке, и она была в тех же самых добротных низких кожаных сапогах, в которых впервые прибыла на Хромерию перепуганной четырнадцатилеткой. Ее всегда тянуло одеться в лучшее, когда ее вызывали, но она отказывалась поддаваться. Ее богатая царственная нанимательница все равно заставила бы Лив чувствовать себя замарашкой, что бы она ни носила, так что можно было не пытаться подогнать себя под чужие стандарты. Если бы в Войне Призм победил Дазен Гайл, Лив стала бы госпожой Аливианой Данавис, дочерью прославленного генерала Корвана Данависа. Быть тирейкой тогда было бы честью. Она никому ничего не была бы должна. Но Дазен был убит, его соратники впали в немилость, ее отец едва избежал казни, хотя его ценили больше любого генерала с обеих сторон. Так что она теперь была просто Лив Данавис из Ректона, дочка красильщика. И ее контрактом владел Рутгар. Ну и что? Ну вызвали ее по делу, не страшно.

Не очень.

Несмотря на то что она прожила на Яшмах последние три года, Лив нечасто бывала на Большой Яшме. Другие девушки каждую неделю ходили слушать менестрелей, пробовать кушанья, приготовленные не на кухнях Хромерии, встречаться с парнями, которые не были извлекателями, гулять по лавкам и вволю пить после экзаменов. Лив не могла себе этого позволить, а побираться не хотела, так что отговаривалась, что ей надо попрактиковаться или что-то выучить.

Во всем этом было хорошо то, что она не пресытилась соблазнами Большой Яшмы. Весь остров был застроен, но не как попало, в отличие от родного Гарристона. Белые оштукатуренные дома слепили глаз на солнце, поднимаясь террасами, следуя очертаниям острова. Преобладали геометрические формы – шестигранные и восьмигранные здания, увенчанные куполами. Любой дом, достаточно большой, чтобы называться домом – а многие и без того, – красовался куполом, а купола эти были всех цветов радуги. Лазурные цвета моря, кованые золотые купола домов богачей, медные, зеленеющие со временем, которые отскребали до блеска каждый Солнцедень; купола, выкрашенные в цвет крови, зеркальные. И двери тоже были прекрасны. Казалось, что необузданность характеров жителей восставала против традиционности белых стен и одинаковости многоугольников домов, но выражалось это лишь в декоре и украшении их дверей. Экзотическая древесина, резные узоры со всех Семи Сатрапий и дальше, двери, словно вырезанные из живого дерева Древесного народа – с живыми листьями, тирейские подковообразные арки, парийские клетчатые узоры, громадные двери у маленьких домов, крохотные двери у громадных зданий. Но не меньшей достопримечательностью, чем разноцветные купола и сияющие белые стены Большой Яшмы, были Тысяча Звезд. Каждая улица была абсолютно прямой, и на каждом перекрестке стояла пара узких арок, на паучьи тонких белых ногах высотой как минимум в десять этажей, соединяясь высоко над перекрестком крещатым сводом.