Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они и так меня знают.
— Ты сама себя плохо знаешь, а они и подавно.
— Да ты философ.
Я взяла сумочку.
— Ты куда?
— Домой.
— Но мы же только пришли.
— Она не хочет, чтобы я осталась.
— Она ничего такого не сказала.
— А ей и не надо говорить.
— Ну так предоставь ей самой решать.
— Как?
— Останься. Ты никогда еще так не поступала.
— И что мне делать, если я останусь?
Он задрал бровь.
— Танцевать.
— Я не желаю с тобой танцевать.
— Глупости, давай. — Он встал и схватил меня за руки. Я пыталась высвободиться, но он оказался неожиданно сильным.
— Я не танцую, — упорствовала я.
— Неправда. Раньше ты всегда танцевала с Блейком. Вы с ним даже два года подряд побеждали на конкурсе «Грязные танцы».
— А теперь не танцую. И вообще, на площадке никого нет, мы будем выглядеть, как два кретина. Все у меня хорошо, не хватает только грязные танцы со своей Жизнью танцевать.
— Не обращай ни на кого внимания. Танцуй себе, и все. И они не будут на нас смотреть.
Но они, конечно, смотрели. И Мелани тоже наблюдала за нами, стоя в полумраке у дверей. Значит, она не так безумно злится на меня? Мне показалось, что у меня с души сняли тяжкий груз. Какое счастье, что теперь мне не надо притворяться перед ней.
Жизнь танцевал как Траволта в «Криминальном чтиве» и как пьяный дядюшка на разудалой свадьбе, но он был счастлив, и я невольно повеселела. И выдала нечто а-ля Ума Турман, и танцевала так, словно никто на нас не смотрит, и мы последние ушли с площадки и из клуба.
Он проявил настойчивость и добился своего. Жизнь всегда добивается своего, когда знает, чего хочет.
Расскажи о своем папе, — попросил Жизнь.
Мы пили кофе на скамейке в парке и наблюдали за Мистером Пэном, который охотился на бабочек и только что не плясал от радости. Я со стыдом подумала, что последний раз он видел траву разве что на подошвах моих ботинок.
— Во-первых, он не папа, — поправила я, — а отец. Он очень четко дал это понять, когда мы еще только говорить учились. А во-вторых, и рассказывать особо нечего.
— Вот как?
— Вот так.
Жизнь придвинулся к пожилой даме, которая сидела рядом с нами на скамейке.
— Прошу прощения. Знаете, бойфренд этой девушки бросил ее, но они решили всем говорить, будто все было наоборот.
— Да? — Дама смутилась, очевидно, решив, что должна бы знать, о чем идет речь, но вот отчего-то не знает.
— Ну зачем же ты это делаешь? — возмутилась я.
— Ты врешь, я говорю правду, — изрек он свою любимую мантру.
— Я не вру, мне правда особо нечего рассказать об отце.
— Люси, тебе не приходило в голову, что я здесь не просто так? И что, как только я завершу свое исследование, выяснив, что же с тобой не в порядке, я уйду, исчезну из твоей жизни. — Он хмыкнул. — Ты от меня избавишься, вообрази себе только это счастье. Поэтому сотрудничать со мной — целиком и полностью в твоих интересах. И когда я тебя о чем-то спрашиваю, старайся отвечать честно и подробно, даже если тебе кажется, что говорить тут не о чем.
— Исследование, говоришь. И что ты надеешься найти?
— Не знаю, это диагностическая хирургия. Мне надо изучить все органы, чтобы установить, в чем проблема.
— М-м. Ты эндоскоп в моей заднице.
Он поморщился.
— Опять ты со своими метафорами.
Мы улыбнулись.
— Помнится, ты назвала отца претенциозным человеком, которому пора «оставить высокомерный тон». Стало быть, есть о чем говорить.
— Ты ошибся. Я назвала его «претенциозным засранцем».
— Хорошо, это был парафраз.
— Мы никогда не были близки. Но раньше нам удавалось соблюдать вежливость и пусть с трудом, но терпеть друг друга. Теперь время вежливости прошло. И коль скоро ты здесь, чтобы решить проблему моих отношений с отцом, мы можем поставить точку прямо сейчас. Если бы я хотела заслужить его одобрение, мне пришлось бы стать совсем другим человеком — преуспевающим, уважаемым, социально, я бы сказала, значимым. Как видишь, я им не стала. Ему даже не удалось достать меня настолько, чтобы я хоть в своей области добилась успеха. Так что это будет пустая трата времени.
— Все верно. Ты — его неудачный проект. Не оправдала ты, Люси, надежд отца.
Мы оба рассмеялись.
— Понимаешь, я ему не нравлюсь, — спокойно сказала я. — Все просто, без затей, никаких тут не надо выискивать глубинных смыслов. Не нравлюсь, и все.
— Почему ты так думаешь?
— Он сам мне сказал.
— Нет, он этого не говорил.
— Что ты споришь, ты знаешь, что говорил. Когда меня уволили с предыдущей работы, это стало последней каплей, что, впрочем, весьма странно, ибо до того у меня все было очень неплохо, и логичнее было бы назвать это первой каплей. Тем более, ему я сказала, что ушла сама, потому что не согласна с тем, как компания относится к проблемам корпоративной ответственности. Мы с отцом поругались, я заявила, что он меня ненавидит, а он ответил, цитирую: «Люси, я тебя не ненавижу, но ты мне не слишком нравишься». Конец цитаты. Так что это не моя паранойя. Хочешь, посмотри в своем компе.
— Я уверен, он сказал это под влиянием минуты.
— Точно. И эта минута никак не кончится, мы и сейчас в ней.
— А почему все-таки тебя уволили?
Ну, наконец мы и до этого добрались.
Я вздохнула.
— Ты знаешь, что такое КСО?
Он нахмурился и покачал головой.
— КСО, то есть корпоративная социальная ответственность, чтоб ты знал, это концепция деловой этики. Действия корпорации должны соответствовать целям и ценностям общества. Стоит на трех китах: потребитель, природа, прибыль. Принимая деловое решение, учитывай интересы общества и не навреди экологии. Идея в том, что компания добьется большей выгоды, если не будет руководствоваться только сиюминутными интересами, а прикинет, как оно обернется в перспективе. Некоторые с этим спорят, говорят, что это противоречит экономической сути бизнеса. — Я отхлебнула кофе. — Я сторонница первого подхода. А корпорация, где я работала, беспокоилась в основном о третьем ките, на двух других ей было наплевать. Я с этим не могла согласиться.
— И что же произошло? Ты получила записку в пластиковой бутылке?
— Нет. Не стану вдаваться в подробности, но я не скрывала свои взгляды от руководства, и в итоге от меня потихоньку избавились.