— Неважно.

— Физически или морально?

— Прежде всего морально, — честно признался Бакчаров. — Мне кажется, что я схожу с ума. И еще мне кажется, что многие в этом городе задались целью лишить меня рассудка.

Гость, представившийся гимназистским учителем Андреем Семеновичем, весело рассмеялся.

— Вы даже вообразить себе не можете, коллега, на что здешние светские люди способны от одной только скуки, — словно зная, о чем идет речь, заговорил посетитель. — Некоторые полагают, что здешнее тягостное душевное состояние является следствием сурового климата в сочетании с каторжной глухоманью и обилием ссыльных. Мне же представляется эта меланхолия и чувство невыносимого томления, которое все называют здесь «сибирской скукою», не чем иным, как сакральным воздействием местных природных сил на враждебного им человека. Эта скука — следствие деятельности некоего лиходейского духа, заползающего в здешние города из сибирской тайги, — весело и бойко рассказывал господин. — Скука — часть той предвечной нечисти, которая издревле обитает в ее мглистых дебрях и оврагах на тысячи верст кругом и люто ненавидит поселившийся здесь в последнее время людской род. Нет, конечно, люди всегда обитали в этих местах, но то были языческие племена, поклоняющиеся духам тайги и живущие по ее заветам. А нынешнее строптивое племя тайга не желает терпеть…

«Еще один сумасшедший», — подумал Бакчаров и не стал поддерживать мистический разговор. Уж чегочего, а этого добра у него последнее время хватало…

— Очень любопытные замечания, — не поддаваясь зажигательному веселью, угрюмо ответил Бакчаров. — Предлагаю написать вам об этом развернутый научный трактат. Полагаю, он будет занятен. Тема сверхъестественных природных явлений очень популярна сегодня в лондонской королевской академии. Недавно там было учреждено даже общество какихто сумасшедших искателей привидений…

Гость не смутился, а, напротив, еще больше повеселел, словно уловив в словах унылого собеседника светлую, подающую надежду нотку. Откинувшись на диване, он продолжил:

— Это все очень забавно. Вы, судя по всему, действительно человек широкого кругозора. И мы искренне надеемся на ваше скорейшее вступление в наше сугубо провинциальное педагогическое общество…

Бакчаров посмотрел на деловитого гостя, и очки на его носу учителю показались знакомы. Он лично покупал такие в аптеке несколько дней назад.

— А вы случайно не знаете, где Арсений Чикольский? — невпопад поинтересовался Бакчаров.

— Откуда мне известно? — усмехнулся весельчак. — Это уж вам лучше знать. В субботу в нашей гимназии состоится торжественный вечер по случаю юбилея ее открытия. Полагаю, это удачный момент для вашего появления. Как раз познакомитесь с коллективом, посмотрите на наших воспитанниц, так сказать, торжественно вольетесь в учебный процесс. Не побрезгуйте, Дмитрий Борисович. Я уверен, вашему самочувствию это пойдет только на пользу.

— Обязательно появлюсь, — тихим упавшим голосом пообещал Бакчаров, преподаватель ушел, зачемто отворив ставни. Комната наполнилась серым вечерним светом, но вскоре медленно погрузилась во тьму, и все вернулось в прежнее русло. Догорели в печи дрова, избушка стала стремительно остывать, а Дмитрий Борисович так и сидел, сгорбившись, в шубе на своем табурете.

Спустя много часов неподвижности он окостеневшими руками чиркнул спичку, снял стеклянный колпак, запалил керосинку и уселся за стол. Словно не своими пальцами взял карандаш и начал медленно и криво корябать строчку за строчкой.

1

Проснувшись в неопределенном положении, Дмитрий Борисович оторвал тяжелую голову от затекших предплечий и неожиданно для себя обнаружил, что уснул за столом. Не только уснул, но и выспался. Так как за окном уже давно рассвело, звонко шумели голосистые соседские дети, и тесная компания воробьев суетилась и раскачивала голую ветку ранетки перед Бакчаровым. Маленькие настенные часы с подковкой, привешенной к одной из гирь, показывали около одиннадцати часов.

То ли вчерашний вечерний визит так благотворно на нем сказался, то ли здоровый сон, но учитель внезапно почувствовал в себе силы, и отчаяние его словно рукой сняло. Он, стараясь подогреть это благодатное чувство, спешно покинул избу и направился прямиком вниз на Базарную площадь.

Там, в густой толпе и морозном тумане, он чувствовал себя безопасно. Его поражали валявшиеся всюду на людной площади ворохи бумажного сора — комки оберточных листов, старые газеты и сорванные афиши. Ветер тащил их в одну сторону, а копыта, колеса и ноги — в другую. У въезда на Почтамтскую столкнулись две лошади, опрокинулся экипаж и покосился поучаствовавший в происшествии телеграфный столб. Подоспевший полицейский едва справлялся с водоворотом объезжавших аварию телег и карет. Возле опрокинутой коляски с порванным верхом отчаянно бил и ерзал по земле копытами, силясь вскочить, упавший на бок, на оглоблю, гнедой жеребец, которому суетно и растерянно помогал бегавший вокруг него лихач, очень странный в своей чудовищной кожаной юбке. Краснолицый великан городовой, покинув полосатую будку, кричал, махая рукой в нитяной перчатке, разгоняя народ. Чьито тонкие ноги в черных шерстяных чулках, высовываясь изпод опрокинутого экипажа, безжизненно втянулись прямо на дорогу, а обступившие экипаж зеваки и не думали никого извлекать. До слуха Бакчарова донеслось, что задавлена какаято почтенная дама в енотовой шубе. Учитель окинул циничный люд презрительным взглядом и, чтобы не оказаться одним из них, сквозь рыночный муравейник наискось пересек площадь и стал бродить по другой ее стороне.

Несколько раз подбирался Бакчаров к Набережной улице, проходил совсем близко от кованой ограды губернаторского сада и самого «Левиафана». Но тут же удалялся через торговые ряды на берег большой томской реки и бродил там в тумане вдоль грязной необорудованной парапетом набережной — от Черемошкинских пристаней с одного конца площади до устья речки Ушайки в другом конце. Здесь был новый двухэтажный трактир из красного кирпича с большими, широкими, островерхими окнами. Над ним была вывеска «Трактиръ „Славянский базаръ“. На набережной ветром и туманом веяло сильнее, и вскоре учитель совсем продрог.

На другом конце площади, за губернаторским домом, куда часто украдкой обращал взор Бакчаров, в белесой высоте призраком маячил купол Благовещенского собора. В дымке диковинный храм казался Бакчарову бесконечно далеким и оттого еще более громадным. Учитель остановился в потоке прохожих, словно завороженный этим призрачным куполом. Снежная мгла лишила белый храм основания, и оттого черный купол, казалось, парит по воздуху, словно снежный мираж, над домом губернатора. Очнувшись, Бакчаров испугался остановившегося неподалеку прохожего с отталкивающим лицом, закуривавшего папиросу и исподлобья глядевшего на него. Дмитрия Борисовича смутило то, что прохожий не отвел сосредоточенного взгляда, заметив, что учитель тоже на него смотрит. Бросив под ноги спичку, давненько не бритый человек в забрызганном грязью драповом пальто выдохнул на ветер густое облако дыма и тут же смешался с толпой. Тревожное оцепенение оставило учителя, и он, придерживая фуражку, широким шагом пошел в другой конец набережной, подальше от еще одного странного незнакомца.