— Вы кого-то подозреваете?

— К сожалению, подозреваю. Но у меня пока нет не только доказательств, но даже возможности их добыть. Хотя вдруг счастливая случайность...

Прямота Шарлотты граничила с грубостью, когда она спросила:

— Ведь вы подозреваете мою мать? Она ненавидела тетю, зная, что та убеждена в ее причастности к смерти моего отца. Тетя считала, что мать его отравила.

— Графиня де Брекур делилась со мной своими подозрениями, но имя вашей матери ни разу не прозвучало в показаниях всех этих колдуний, ведьм, гадалок, кюре-святотацев и прочих негодяев, которыми сейчас переполнены Венсенская тюрьма и Бастилия. После смерти Вуазен они охотно рассказывали о своих клиентах. И, я бы сказал, что они были не из простых...

— Вуазен умерла?

— Она была приговорена к сожжению на костре, и казнь состоялась 22 февраля этого года. Неужели вы с ней знакомы?

— Не успела познакомиться, — вмешался в разговор Альбан. — Когда мадемуазель де Фонтенак пришла на улицу Борегар, чтобы поговорить с ясновидящей, вместо нее она встретила меня, лицо куда менее интересное. Я мог рассказать ей лишь о самом ближайшем будущем — ей предстояло как можно скорее вернуться в Пале-Рояль и даже не вспоминать об этом визите.

Насмешливый тон Делаланда немного разрядил напряжение, Шарлотта всхлипнула в последний раз, вытерла глаза и спросила:

— Что же мне теперь делать? Мадам де Брекур была моей главной защитой, она препятствовала моей матери в осуществлении ее страстного желания видеть меня монахиней. Теперь ее нет, и мать вновь предъявит свои права на меня.

— Она не сможет этого сделать, не затронув интересов герцогини Орлеанской, под чьим покровительством вы находились, прежде чем отправились в Испанию вместе с новой королевой. К герцогине Орлеанской вы и должны поспешить без промедлений.

— Оказаться возле нее и как можно скорее было единственным желанием как моим, так и мадемуазель де Невиль, моей спутницы и подруги, но нас не пустили в Пале-Рояль.

— Это вполне объяснимо, поскольку двор Их королевских высочеств находится сейчас в Фонтенбло. Завтра вы туда отправитесь, не вспоминая о нашем с вами разговоре.

— Неужели я должна делать вид, что не знаю о трагической гибели моей тети?

— Именно так. Даже если король лично будет вас спрашивать об этом, вы ничего не должны ему говорить. Так мне легче будет оказывать вам покровительство и защищать вас. Делаланд будет следовать за вами на расстоянии и сообщит вам, как и где найти его в случае необходимости. Не скрою, что я бы предпочел отправить вас в Сен-Клу или Виллер-Котре. Королевский двор, над которым все ниже нависает черная туча «Дела об отравлениях», сильно изменился за тот год, который вы провели вдали от него. Все подозрительны, все следят друг за другом. Четыре дамы сражаются за сердце короля, и у каждой есть преданные ей вассалы, я бы даже назвал их клиентами, в понимании жителей Древнего Рима. И все эти дамы, кроме королевы, как всегда нежной и кроткой жертвы, — весьма опасны. Есть и еще одно обстоятельство, о котором вы должны знать. Не говорили ли вам, что вы похожи на одну особу, имя которой давно стало лишь воспоминанием?

— Нет. Но о чем-то подобном я сама догадалась, потому что меня несколько раз спрашивали, не родилась ли я на берегах Луары, и нет ли у меня там родни. Но впрямую меня никто ни о чем не спрашивал.

— А кто интересовался, где вы родились?

— Герцог Орлеанский спросил об этом в первый же вечер, как только я приехала, а потом мадам де Монтеспан, и мне показалось, что мое сходство с упомянутой особой ей кажется забавным. Но я никак не могу понять...

— И не старайтесь, я сейчас все вам объясню. Вы когда-нибудь слышали, чтобы при дворе упоминали имя герцогини де Лавальер, удалившейся в монастырь кармелиток шесть лет тому назад?

— Нет, что-то не припомню.

— Ну, так знайте, вы на нее очень похожи. У тех, кто смотрит на вас, перед глазами возникает ее образ. Но должен вам сказать, — прибавил де ла Рейни с улыбкой, — что вы красивее, я бы сказал, ярче. Не так робки и не страдаете хромотой. Запомните еще одно: король очень любил мадемуазель де Лавальер, прежде чем страстно влюбился в мадам де Монтеспан. Я не знаю, будет ли это сходство благодетельным для вас или окажется губительным, но считаю своим долгом предупредить вас о нем. А теперь Альбан проводит вас обратно в «Золотой орел». Я прошу вас простить его за то, что он так бесцеремонно вас похитил, но он знает, как я озабочен вашей судьбой... В память мадам де Брекур... Я... почтительнейшим образом восхищался ею.

Едва заметная тень пробежала по суровому лицу де ла Рейни, словно ветерок встревожил неподвижную гладь воды. Шарлотте показалось, что он испытывал к ее тете чувство более глубокое, нежели восхищение. Может быть, суровый ревнитель порядка любил графиню Клер? Шарлотта ничуть не удивилась бы этому. Память услужливо напомнила ей облик той, которую она никогда больше не увидит в жизни — прекрасное, благородное лицо с тонкими чертами, чудесные, полные доброты глаза...

Вновь усевшись на лошадь позади своего провожатого, чтобы отправиться в обратный путь, Шарлотта, прижавшись щекой к его спине, не могла удержаться от рыданий. Она плакала всю дорогу. Ее лицо было мокрым от слез, когда Альбан соскочил с лошади у постоялого двора, взял ее за талию обеими руками, поднял, будто перышко, и поставил на землю. Оказавшись с ним рядом, она инстинктивно приникла к нему, будто маленькая лодочка, что, ища спасения от бурь, прячется от грозных волн в тихую заводь за утесом. Не ожидавший ничего подобного, Альбан с нежностью укрыл в своих объятиях хрупкую трепещущую девушку. Шарлотта блаженно вздохнула. Она ощутила удивительный покой, прижавшись к груди сильного и надежного мужчины и слыша, как бьется его сердце. Никогда еще она не испытывала ничего подобного. Ей захотелось умереть, чтобы не потерять это чувство.

Сколько времени они простояли, обнявшись, на темной улице, одни, окутанные облаком любви, о которой даже не помышляли, — они не знали. Они плыли на этом волшебном облаке и, кто знает, что бы почувствовали, упав оттуда на грешную землю! Альбан нежно повернул к себе головку прильнувшей к нему девушки и прикоснулся губами к ее губам. Губы Шарлотты были солоны от слез, упруги и влажны, как свежий персик, они приоткрылись, ощутив поцелуй, и он стал смелее и жарче.

Альбан опомнился первым. Шарлотта все еще витала в райских кущах и ни за что не хотела возвращаться на землю. Он чуть отстранился от нее и почувствовал, как ослабело, обмякло ее тело. Улетев, растворившись, купаясь в неземном блаженстве, она могла бы сейчас упасть, но он крепко взял ее за плечи.

— Простите меня, — прошептал он. — Я не имел права так поступать с вами.

Шарлотта мгновенно обрела присущую ей ясность сознания, и в потемках портала, который приютил их, глаза у нее заблестели, как звезды.

— Почему не имели права? Вы хотите сказать, что не любите меня?

— Не говорите глупостей! Я сказал, что не имею права.