Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что, сам великий князь послать к нему посольство не решался?
— Точно ведаю, что не посылал.
— Не снизошел, — в своем духе объяснил священнику боярин Шаруган.
— Разве что, может, после битвы… — несмело предположил Радомир, чем вызвал кривые ухмылки уже нескольких бояр. А Шаруган тут же не преминул заметить:
— О чем может вести переговоры великий князь киевский, после того как войско его иссечено и развеяно по лесам земли Черниговской, отрок ты неразумный?!
— И вправду, помолчал бы ты, — вполголоса добивал его Ясень, — отрок словоохотливый.
Как раз в эту минуту Радомир Волхвич вдруг метнул взгляд на приоткрытую боковую дверь, которая вела из гридницы в княжеские хоромы, и заметил там золотоволосую девичью головку. Сердце его мгновенно сжалось от щемящего душу открытия: это же она, великая княжна! Елизавета! Господи, увидеться бы с ней!
«Ага, — тут же осадил себя юноша, — особенно теперь, когда, стоя под дверью, она услышала слова боярина Шаругана!»
После той памятной переправы через речку Радомир видел княжну только однажды, да и то издали, когда она, прохаживаясь у монастырского подворья вместе с монахом Дамианом, внимательно слушала его рассказ, демонстративно не замечая при этом своего недавнего спасителя. Если бы только эта девчушка знала, как настойчиво искал он встречи с ней! Да, искал, хотя и понимал, что никакого смысла в этом нет. Во всяком случае, пока еще нет.
* * *
Как только посадник отпустил гонцов, чтобы продолжить совет без них, Радомир отошел к высокому боковому крыльцу, на котором уже однажды видел княжну, в надежде, что она снова появится на нем. И не ошибся.
— Ну и что, все равно ни в одном бою ты так и не побывал, — язвительно заметила Елизавета, как только ступила на это возвышение, с которого могла смотреть на отрока-щитоносца в самом прямом смысле свысока.
— В бою не был, — честно признал Радомир, — но стрела какого-то кавказца чуть не пробила мне левую руку. Мы гнались за воинами Мстислава, преследуя их до самого стана.
— Вы так упорно преследовали их, что оказались разби-тыми?
— Да нет, битва состоялась позже, а тогда происходили всего лишь стычки наших разъездов да охочих испытать свою удаль. Вот тогда стрела и…
Княжна придирчиво осмотрела левый рукав его куртки и с искренним сожалением на лице пожала плечами:
— Но ведь не пробила же! Значит, тебе опять не повезло, недостойный Волхвич.
— Почему же не повезло?! — изумился ее непонятливости парнишка. — Не повезло тем, кто в этой битве пал от стрел врага или изранен вражескими мечами.
— Воины, павшие в бою, попадают в Валгаллу, на вечный пир богов. Так мне сказал ярл Эймунд, который о войнах и воинах знает все.
— Это норманны попадают в какую-то там свою Валгаллу, — проворчал Радомир. — Если только и в самом деле попадают… Мы же, славяне, попадаем в рай.
— Хорошо, я спрошу об этом Эймунда, который о нас, норманнах, тоже знает все-все. Я же ведаю только то, что под крыльцом у великой княжны достойны представать те, кто проявил свою храбрость в бою, — совсем по-взрослому объяснила юная норманнка.
— Но я ведь не струсил!
— Тогда где твои раны?
— Разве о храбрости свидетельствуют только раны?!
— Или военная добыча. Только добычи я тоже почему-то не вижу.
На сей раз Елизавета столь же придирчиво осмотрела лужок, посреди которого восставал отрок, словно и впрямь рассчитывала увидеть там подводу с трофеями или гурьбу пленников. А не увидев их, изобразила на лице такое томное разочарование, словно все те дни, которые Радомир провел в боевом стане великого князя, она только и жила надеждой наконец-то узреть его окровавленные раны.
— Да ее и не может быть, добычи этой, — упавшим голосом объяснил Волхвич.
— Это без добычи не может быть настоящего воина, — парировала княжна. — А добыча — она всегда есть, на всяком поле битвы.
— Потому что так тебе сказал Эймунд… — язвительно заметил Радомир.
— Потому что так говорю я, великая княжна Елизавета Ярославна, — последовал не менее язвительный ответ.
С минуту они молчали, бездумно глядя в разные стороны. Разговор явно зашел в тупик, и княжна Елизавета должна была окончательно прервать его. Но она с этим не торопилась.
— …Зато теперь я буду настоящим гриденем[51], — попытался хоть как-то оправдаться в глазах этой младовозрастной красавицы Волхвич.
— Ну, если у великого князя Ярослава не осталось больше воинов, достойных пополнить его дружину… — снисходительно повела плечиками Елизавета.
— У него еще много воинов. Но я тоже стану дружинником. Потому что мне обещано. И вообще, разве я виноват, что битву эту отец твой проиграл?! — окончательно обиделся Радомир.
— Когда я спросила свою мать, великую княгиню Ингигерду, не проиграет ли мой отец эту битву, знаешь, что она ответила? Что выигрывают и проигрывают битвы не мужья и отцы, а князья, конунги. Так вот, недостойный Волхвич, эту битву проиграл не мой отец, а ваш конунг.
Еще на подходе к Новгороду драккары викингов были встречены тремя ладьями княжеских дружинников, среди которых был и конунг Акун Хромой Медведь с двумя своими норманнами-телохранителями.
Гонцы уже доложили новгородскому князю Владимиру Ярославичу[52], что в его землях появились ладьи свергнутого норвежского короля Олафа. Чтобы подчеркнуть свое уважение к родственнику, он решил встретить его с подобающими почестями, как-никак жена Олафа шведская принцесса Астризесс являлась его родной тетей. Да и Хромой Медведь, сын Слепого Акуна, норманнского воеводы великого князя Ярослава, тоже принадлежал к роду норвежского конунга конунгов.
— Новгородский князь Владимир рад будет видеть тебя, король норвежский, — приветствовал Олафа старый воевода Чернята, прибывший в землю Новгородскую вместе с Владимиром. — Он желает, чтобы ты гостил в этом городе и на этой земле столько, сколько тебе будет угодно.
— Я прибыл сюда не гостить, — мрачно заметил король. — Так сложились обстоятельства. Но об этом мы поговорим с князем Владимиром.