Я с этим уже сталкивалась. Разными словами, на разных языках, с акцентом и без акцента — вопрос один: хочешь?.. будешь?.. И я научилась одним лишь невозмутимым взглядом отвечать: не хочу и не буду! К счастью, я умею дать четкий и ясный ответ.

Только не знаю, как надо себя при этом чувствовать: польщенной или оскорбленной? Наверно, и так и так, понемногу.

12 июля

Сегодня наш последний день в Вене. И мы пригласили всех в отель, на обед. Джозеф заказал грандиозный обед со знаменитым захеровским тортом на сладкое. Он велел метрдотелю подать лучшие вина, причем выбрать их на свой вкус. «Я американец и в винах разбираюсь плохо», — сказал он без обиняков. Меня всегда восхищают его прямота и честность.

Обед прошел разом и весело, и грустно. Мое сердце переполняли смешанные чувства. Завтра, очень рано, мы уезжаем в Париж. Мы настояли, чтобы нас никто не провожал, лучше проститься сегодня, за столом. Так будет легче. Все надавали друг другу обещаний видеться часто, ездить взад-вперед и так далее. Что-то не верится, что мы эти обещания выполним. А у меня перед глазами стоят мальчики: маленький Даник… Эли… Когда они ушли, мы поднялись в номер, и я сразу легла. Джозеф тихонько лег рядом, взял меня за руку. Помолчали. Потом он сказал, что спросил у Дана, нельзя ли им хоть чем-то помочь. Дан ответил: нет, помогать им не надо. Но Джозеф все-таки открыл на его имя счет в банке и положил туда деньги — Дан получит уведомление только после нашего отъезда. И тут я не выдержала, расплакалась. Я так благодарна, что у меня такой муж, что он так добр к моему брату!..

22 июля

Мы уже почти целую неделю в Париже, но не было сил писать. Я прихожу слишком усталая, взбаламученная увиденным, да и дни заполнены до отказа. За это время мы осмотрели почти все главные достопримечательности города, моей «сияющей хрустальной люстры». А сегодня поднялись на Эйфелеву башню — ее мы приберегли напоследок. Со смотровой площадки видны белокаменные дворцы, площади и улицы в густой летней зелени. Все карнизы и навесы темно-оранжевые. Я сказала Джозефу, что готова стоять тут и глядеть на Париж сколько угодно — чтобы запомнить навсегда.

«Гляди сколько хочешь, но в три у нас назначена встреча», — ответил он очень таинственно. Я пристала с расспросами, и Джозеф в конце концов признался, что это никакая не встреча; просто он собирается отвести меня к лучшему парижскому модельеру. Я стала возражать: это слишком дорого, да и не нужны мне новые туалеты. Но Джозеф и слушать не хотел. Пришлось пойти. Наверное, он прочитал об этом салоне в журнале мод или в проспекте, который лежит на столике в вестибюле отеля.

Дело кончилось тем, что к моему гардеробу прибавились чудесный синий костюм (я намерена носить его не снимая) и нежно-розовое вечернее платье — красивей у меня никогда не было. Когда я иду, оно разлетается и струится, а когда стою — ниспадает складками, точно одежды мраморной статуи.

Джозеф заикнулся было, что рыжеволосым женщинам розовый цвет не к лицу. Но дама в черном, которая показывала нам модели, довольно высокомерная особа, возразила: «Напротив, для рыжих хороши все оттенки красного. У мадам очень яркая внешность. Но vous permettez[1], мадам? Вы чересчур увлекаетесь браслетами. И никогда, ни в коем случае не носите бриллианты с бижутерией». Я-то прекрасно знаю, что так делать нельзя, но попробуй переспорь Джозефа!

«Избыток украшений, — добавила она, — подобен тесной, забитой мебелью комнате».

Кстати, о мебели. Я горю желанием избавиться от той безвкусицы, которой заставлена наша квартира. Наглядевшись на настоящую французскую мебель, я понимаю теперь, что у нас — лишь грубая, вычурная подделка. Интересно, позволит мне Джозеф сменить обстановку?

По дороге в отель я благодарила его за обновки, которые обошлись ему, разумеется, ужасно дорого. Он только сказал: «Наденешь розовое платье зимой, на свадьбу сына Левинсонов. Все эти клуши в рюшах и бисере тебе в подметки не годятся».

Свадьбу они намерены справлять в банкетном зале в Бруклине. Невеста очень славная, я видела ее как-то у Руфи. Розовое платье будет не к месту, но Джозеф хочет похвастать, что ж поделаешь?..

23 июля

Я заслушиваюсь — в магазинах и просто на улицах. Французская речь как музыка. Удивительно упругий, веселый язык, изящный и благородный, точно шорох шелков благородных дам. Как хочется научиться говорить по-французски! Ох, мне, по обыкновению, хочется слишком многого.

4 августа

Мы вернулись в Париж, объездив множество загородных замков и дворцов, так называемый Край шато. Нет ни слов, ни времени, чтобы описать эти красоты, скажу лишь, что я провела десять дней точно в сказочном, волшебном сне. Тем временем мои платья уже доставили от кутюрье. И Джозеф заказал мой портрет! Во время путешествия он познакомился в гостинице с одним американцем, и тот назвал ему имя художника, которому, похоже, все — ну просто все! — норовят заказать свои портреты. Я должна позировать в розовом платье. Мне все это кажется глупой затеей, но Джозеф так воодушевлен, что отказать ему я просто не могу. Договорились, что художник завершит картину после нашего отъезда, оправит ее в раму и отошлет следом за нами.

11 августа

Художник закончил эскизы. Лицо сделано полностью, остальное — в набросках, но и по ним я представляю портрет достаточно ясно. Сходство он уловил, всякий узнает, что это — я. Но сама идея все же нелепа: запечатлеть меня для потомков, да еще в этом платье! Меня, которая горбилась на чердаке у Руфи с иглой в руках, мерила ткань и вытирала прилавки у дяди Мейера, ходила за яйцами к Красотке Лее — нет, об этом я вспоминать не хочу.

12 августа

Завтра мы покидаем Париж и едем прямиком в гавань. Прощай, Европа!

14 августа

Обратный путь проходит совсем в другом настроении. На сердце печаль. Я знаю, что снова съездить в Европу нам удастся очень нескоро, а может, и вовсе не удастся. И все же меня тянет домой. Мори, наверное, совсем большой, он и так-то вытянулся за последний год. Руфь пишет, что Айрис держится молодцом, но в это я не очень-то верю. Руфь могла что-то и утаить, не желая огорчать нас и портить нам отпуск. К тому же Айрис девочка скрытная, она сумеет выглядеть довольной и счастливой и не показать Руфи, что у нее на душе. Даже мне иногда сдается — уж на что я знаю свою дочь! — что ее не постичь и не понять. Вот Мори для меня — открытая книга. Или я заблуждаюсь? Джозеф говорит: я слишком беспокоюсь за них обоих.

15 августа

На этот раз нам больше повезло с соседями по столу. Эти люди нам ближе, с ними легче найти общий язык. Одна дама, миссис Гвин, похожа на Мери Малоун. Такая же белоснежная кожа, такие же круглые ирландские глаза. Ее муж занимается поставками запасных частей к автомобилям. Сегодня они с Джозефом живо обсуждали, не приобрести ли Гвину земельную собственность. Позже я сказала Джозефу: «Неужели нельзя хоть на время позабыть о делах? Отложи их до Америки». Как же часто приходится упрашивать, умолять его отдохнуть!