«Семь смертных грехов в картинах такого жанра обычно узнаваемы, а эти свинки безличны. Стадо и стадо. Кто из них зависть, кто чревоугодие, а кто скупость – не разобрать. По идее, чревоугодие должно быть самой толстой свиньей. А скупость – тощей, а они все примерно одинаковой упитанности. Смысл аллегории теряется, до зрителей не доходит. Получается какая-то отвлеченная картина, на свободную тему. Женщина и семь свиней. Это может быть просто сельская сценка. Это может быть…»

И вдруг ее обдало жаром, в ушах тонко зазвенела натянутая до предела, вибрирующая струна. Перед глазами, застилая фотографию, проплыли бисерные строчки из последнего письма Каролины Ван Гуизий. «Дарю своей родственнице Доротее Ван Хейс панно, изображающее греческую богиню Цирцею со стадом пасомых ею свиней…» И тут же к ним подлетели размашистые строки из письма мастера: «Сама Цирцея, с ее немалым животом, да семь свиней – вот восемь тайников, достаточных по размеру…»

Александра вскочила, едва не потеряв равновесие, принесла коробку с архивом и принялась снова перечитывать последние письма. Сомнений не оставалось – описание панно совпадало со снимком, который она видела в каталоге. Но могло ли это быть?! Удивительное совпадение, близкое к чуду! Могло ли на аукционе выставляться панно великого мастера, никем не опознанное, потерянное уже в середине семнадцатого века – ведь упоминаний о нем нигде не осталось! «Если это так… – начинала думать женщина и тут же останавливалась, чего-то испугавшись. – Если это так, то… Да, если это так…»

Кошка, давно уже тершаяся о ножки стула, пронзительно мяукнула и мягко вскочила к ней на плечо, подкравшись сзади. Художница вскрикнула и стряхнула животное на пол, содрогаясь всем телом. Потом, уяснив, что именно напугало ее чуть не до обморока, женщина тихо, истерично рассмеялась.

– Глупая… Глупая… – бормотала она, все еще ежась и невольно оглядываясь. В первый миг ей показалось, что кто-то ворвался в мансарду и напал на нее сзади. – Ты меня чуть заикой не сделала! Если это Ван Гуизий, то мы с тобой будем богаты, маленькая моя оборваночка. Я куплю тебе кошачий домик, ящик консервов, золотой ошейник и новую батарею, чтобы ты возле нее грелась. А если тайник так никем и не был вскрыт, если это так…

Додумывать женщина боялась, понимая, что такой исход совсем маловероятен. Ясно было одно – нужно немедленно спешить в Бельгию и знакомиться с панно на месте прежде, чем начнутся торги. Ее трясло, как в лихорадке, от одного предположения, что вещь может уйти на сторону, не достаться ей. «Самой мне никогда его не купить. Значит, Катя. На это она должна клюнуть».

Александра еще несколько минут расхаживала по мастерской, бормоча вслух отрывистые фразы, которые кошка принимала на свой счет и беспокойно мяукала, следя за передвижениями хозяйки. А та старалась почему-то не выходить из слабого светового круга, бросаемого лампой. Черные тени в углах, казалось, следили за каждым ее движением. И тогда Александра вдруг впервые пожалела о том, что входная дверь, пусть и обитая проржавевшим железом, запирается на один жиденький замок. С того самого момента, когда художнице открылась истина, в ее душе поселился смутный страх. Она не могла бы сказать толком, чего боится. Того, что это окажется вовсе не Ван Гуизий, или того, что это и есть творение великого мастера? Того, что тайник давно вскрыт и опустошен, или того, что он каким-то чудом остался неприкосновенен?

Александра не могла ответить на эти вопросы тогда, как не знала ответа на них и сейчас. Она понимала одно: в лесу появился еще один охотник.

Явившись на работу вечером в пятницу, Елена чувствовала себя еще более разбитой, чем обычно. После скандальной смены, когда провалилась ее попытка помочь художнице и родилось сразу несколько новых конфликтов и интриг, она чувствовала себя так, будто ее втянула в себя огромная вращающаяся воронка, нечто вроде торнадо, но невидимого, не несущего внешних разрушений. Любая попытка противостоять этой силе казалась бесполезной: не она вызвала эту нечисть и не ей ее изгонять.

Неприятности начались сразу, когда она вошла в отель со служебного входа. Елена нос к носу столкнулась с Глебом Ивановичем. Сегодня у начальника охраны, и всегда-то выглядевшего так, будто он только что вернулся с похорон, был такой вид, будто умер кто-то очень значительный.

– У Игоря Львовича уже были? – осведомился он.

– А должна была? – приостановилась Елена. Ей вовсе не хотелось без крайней необходимости объясняться с управляющим. – Мы же с вами решили не доводить дело до начальства.

Прошлой ночью они и в самом деле приняли такое гуманное решение. На нем настоял начальник охраны, предложивший Елене на этот раз закрыть глаза на неподобающее поведение портье. Женщина понимала, что он попросту выгораживает старого знакомого. Попадись ему кто другой, вопрос об увольнении был бы уже решен. Но она и сама не желала кому-либо вредить, потому согласилась.

– Конечно, если портье еще раз позволит себе выпить на рабочем месте или отлучиться надолго, мы его уволим, – заявил тогда Глеб Иванович. – Но пока дадим ему шанс. Он опытный работник, не стоит такими разбрасываться.

Сейчас начальник охраны держался так холодно и отстраненно, словно между ними и не было заключено никакого соглашения. Он только пожал плечами:

– Вас искали. Советую поторопиться.

Подойдя к двери кабинета управляющего отелем, Елена расслышала за нею гудение нескольких голосов. Она постучала и, переступив порог, обнаружила внутри кроме Игоря Львовича еще провинившегося портье с шестого этажа, а также своего недруга, коридорного Сергея. Портье был красен, как томат, Сергей держался с независимым видом, но женщина сразу заметила, что он волнуется.

– А, вот и вы, – отрывисто бросил хозяин кабинета, едва взглянув на вошедшую. – Ну, как же это понять? Я узнаю, что Андрей Николаевич в прошлую смену выпивал на рабочем месте, и узнаю это не от вас.

– Я… Мы… – Елена запнулась.

Портье повернул голову и косо взглянул на нее, ожидая продолжения.

– Я решила не доводить до вас это происшествие. Потому что… Андрей Николаевич один из старейших работников, и…

– А что еще вы не доводите до моего сведения, хотелось бы узнать? – Управляющий кипел от сдерживаемой ярости, его серое востроносое лицо раскраснелось. Бородавки остались при этом бледными, что придало ему еще большее сходство с громадной, одетой в дорогой костюм ящерицей. – Почему вы принимаете такие решения на свой страх и риск, ни с кем не советуясь? Вы работаете у нас без году неделя, все еще на ставке стажера, и должны спрашивать у начальства все, вплоть до мелочей! Сергей еще совсем молодой человек, студент, но у него оказалось больше ответственности, чем у вас, Елена Дмитриевна! Он взял и написал докладную, хотя совсем не уполномочен это делать.

– Этот крысеныш все наврал, – мрачно выдавил Андрей Николаевич, бросая на Сергея такой ненавидящий взгляд, что Елене стало дурно, хотя обращена эта ненависть была не на нее. – Он метит на мое место, вот и все. Из молодых да ранних. Сутенер! Альфонс!