Победа, будь то в науке или исследовании новых земель, приносит всемирную известность и вечную славу. То и другое требует невероятного напряжения интеллектуальных и физических сил почти на грани человеческих возможностей. Как и первые полярные исследователи, некоторые ранние лауреаты Нобелевской премии заплатили здоровьем за награду — самые известные из них Пьер и Мария Кюри{1}. И в обеих областях царят разобщенность, конкуренция и даже предательство.

В 1901 году, когда Вильгельм Рентген получил первую Нобелевскую премию по физике, Роберт Фолкон Скотт отправился в свою первую экспедицию на Антарктиду, чтобы стать первым человеком, достигшим Южного полюса. Хотя он и его команда не смогли дойти до полюса — пройдя около 500 миль вглубь материка, они были вынуждены повернуть назад из-за цинги, — но много узнали о географии и климате этого заповедного континента. В 1904 году Скотт покинул Антарктиду, полный решимости вернуться.

Несколько месяцев перед моим отбытием «во Льды»[26], назначенным на декабрь 2005 года, я не мог оторваться от дневника Скотта, написанного им в ходе второй, оказавшейся фатальной, экспедиции к Южном полюсу{2}. Своей манерой письма он напоминал мне современного ученого-лидера, настоящего «научного руководителя». Скотт педантично перечислял все взятые припасы и снаряжение, подробно описывал членов команды (разношерстного сборища из интеллектуалов и бандитов). Как и нам, ему была присуща непоколебимая вера в науку, включая такие новые направления, как полярная метеорология{3}.

И наоборот, его конкурент из Норвегии Руаль Амундсен сделал ставку на стремительный марш-бросок к Южному полюсу на собачьих упряжках, не утруждая себя задачами и логистическими сложностями научно-исследовательской экспедиции. Бедные собаки не только тащили упряжки, но и служили норвежцам едой после лыжных пробегов. Пока Скотт готовился к походу на полюс, к своему ужасу, он обнаружил, что Амундсен, которому не удалось первым оказаться на Северном полюсе, вступил в соревнование с ним. Боясь проиграть, Скотт совершил, по мнению многих, смертельную ошибку: вместо того чтобы вернуться назад, как в 1904 году, он решил опередить норвежцев. Это означало, что Скотту и его команде пришлось передвигаться намного быстрее, быстрее расходуя драгоценное топливо и еду. Оглядываясь сегодня в прошлое, мы можем сказать, что их погубил не холод. Их погубил страх проиграть гонку за полярный приз, борьбе за который Скотт посвятил свою жизнь.

К счастью, за организацию моего путешествия отвечали опытные сотрудники из Бюро полярных программ. На Южный полюс меня доставляли в основном на военном самолете; а самым большим потрясением стала информация, что в летных документах пассажиры официально называются «самозагружающимся грузом».

Мое первое путешествие на Южный полюс в 2005 году помнится так ярко, словно это было вчера. Как и Роберт Фолкон Скотт, я вел подробный дневник. Как и Скотт, не знал, когда вернусь на Большую землю. Но, в отличие от него, не испытывал ни малейших лишений. Я двинулся в путь 10 декабря 2005 года, в 109-летнюю годовщину смерти Альфреда Нобеля, с двумя чемоданами: в одном были запасы кошерных продуктов на месяц «экспедиции». Второй предназначался для теплой одежды. Как и все матери, моя дала мне мудрый совет: «Возьми куртку!» Я легкомысленно отмахнулся: «Мама, мне дадут куртку. На самом деле мне дадут две, если я захочу: одну — Carhartt, а другую на гусином пуху». Последняя была ярко-красного цвета с отражателем на спине, чтобы в случае чего поисково-спасательной команде было проще найти во льдах мое замерзшее, безжизненное тело. Будучи послушным сыном, об этом я умолчал.

После короткого перелета из Сан-Диего в Лос-Анджелес я двинулся в традиционное место отправки антарктических экспедиций. Это был Крайстчерч — милый небольшой городок в Новой Зеландии, построенный по образу и подобию Стратфорда-на-Эйвоне в Англии. Даже река там называется Эйвон, и можно провести денек, катаясь по ней в деревянной лодке. Именно отсюда Роберт Скотт отбыл в свое последнее путешествие к Южному полюсу, а после того как он не вернулся, его жена изваяла скульптуру из белого мрамора. Трагическое изображение Скотта, идущего на север, словно он возвращается к ней, в Лондон.

Одного дня в Крайстчерче более чем достаточно, чтобы зарегистрироваться на рейс и собраться в поездку. Вам не нужно ходить по магазинам, чтобы закупить необходимое снаряжение: его выдают на месте — при условии, что вы сумеете разобраться в местном сленге. «Зайдите в ЦВО и получите ЭХП. Только после этого вы допускаетесь до вылета из КТЧ в МКМ!» — гласила суровая табличка в пункте сбора. В переводе на нормальный язык: ЦВО — центр выдачи одежды; ЭХП — снаряжение для экстремально холодной погоды; КТЧ — Крайстчерч; МКМ — американская антарктическая станция Мак-Мердо. Я был встревожен, так как узнал, что могу полететь на старом турбовинтовом грузовике C-130, прозванном «Геркулес», вместо нового турбореактивного C-17 Globemaster, перелет на котором занял бы вдвое меньше времени.

В день отъезда рассвело рано (по крайней мере, для астронома), и как раз в этот момент, в 5:30 утра, раздался звонок вежливого владельца хостела, в чьем лице, собственно, и состоял весь его штат. Я распаковал и натянул на себя новенький комплект ЭХП, без которого меня бы не пустили на борт самолета. Упакованный почти в 20 килограммов теплой одежды, — напомню, что дело было летом, — я отправился выпить последнюю чашечку настоящего кофе в Антарктическом центре в аэропорту Крайстчерча. В этом центре находится замечательный музей, в котором посетителям предлагается возможность почувствовать себя полярниками — испытать на себе антарктические ветра и минусовые температуры, прокатиться на настоящих снегоходах Snowcat по искусственно созданным заснеженным ландшафтам и многое другое. Я не стал покупать билет на аттракционы, решив, что вскоре меня ждут настоящие антарктические приключения. После того как веселые парни из новозеландских ВВС проверили, нет ли у нас незаконных веществ, — кажется, это единственное, что запрещено на всем континенте, — я был готов к вылету.

Четырехмоторный военно-транспортный самолет C-130, введенный в эксплуатацию еще в 1950-х годах, — местная турбовинтовая рабочая лошадка. Внутри спартанская обстановка, как и подобает самолету, предназначенному перевозить взводы морпехов и военные грузы. Это вьючное животное, участвовавшее в десятках войн после того, как было введено в эксплуатацию шесть десятков лет назад, не имеет удобных откидывающихся кресел. По правде говоря, на нем вообще нет сидений для пассажиров — девять часов предстояло провести на жесткой скамье или грузовой сетке. Вместо туалета — две 20-литровые бадьи в задней части самолета, которые любовно называют «горшками с медом».