– Три шпаги, – громко поправил приободрившийся д’Артаньян.И с трудом подавил детское желание показать на всю длину язык своему мучителю,ощущая себя в совершеннейшей безопасности.

– Но…

– Вы имеете дерзость сомневаться? – в голосе деКавуа за мнимым благодушием звенел металл. – Позвольте уточнить, в чем – вподлинности королевской подписи или моей личности?

– О нет, что вы, ни в том, ни в другом, ваша личностьмне прекрасно известна…

– Тогда? – произнес де Кавуа, неподражаемо изогнувлевую бровь.

Побагровев, комиссар тоненьким бабьим голоском вскричал:

– Что вы стоите, болваны? Немедленно принесите шпагуэтого дворянина…

– Три шпаги, – копируя интонации де Кавуа,насколько удалось, поправил д’Артаньян.

– Три шпаги! – завопил комиссар в совершеннейшемсмятении чувств. – Живо, бездельники, живо!

Стражники, сталкиваясь алебардами, кинулись в дверь, заними, подчиняясь общему настроению, метнулся писец.

– Примите мои извинения, господин капитан…Недоразумение… Недобросовестные свидетели… – бормотал комиссар, избагрового становясь бледным. – Молодой человек, простите, бога ради, я васубедительно прошу, забудьте все, что вам здесь сдуру наговорили… Вы ведь не впретензии?

Д’Артаньян, высокомерно задрав подбородок, принял из руквспотевшего от страха писаря все три шпаги и торопливо направился следом за деКавуа, опасаясь, что его избавитель улетучится, как сон, оставив юношу наединес тюремщиками.

Во дворе стояла карета, запряженная парой могучихмекленбургских лошадей. Де Кавуа любезным жестом пригласил в нее гасконца и неторопливоподнялся следом. Кучер моментально прикрикнул на лошадей, и карета с грохотомпокатила по мощенному булыжником двору мимо череды уложенных на наклонныхдосках безымянных трупов – на сей раз д’Артаньян пребывал в таком волнении, чтодаже не обратил внимания на запах.

– Вы вовремя явились, господин де Кавуа… – сказалон с облегченным вздохом.

– Вам следует поблагодарить графа де Варда и Каюзака.Они тут же кинулись ко мне…

– Вовремя, – повторил д’Артаньян. – От меняуже начали добиваться показаний, что напасть на мушкетеров меня подучили людикардинала. Я, правда, не успел узнать, кого они имели в виду… Но главное, чертпобери, прозвучало…

– Это весьма интересно, – сказал де Кавуа, и егорумяная добродушная физиономия словно окаменела. – Весьма. Я не я буду,если мы не разберемся, кто стоит за подобной интригой. Сам по себе этот вашкомиссар – чересчур ничтожное насекомое… Право же, вы бурно начинаете жизнь вПариже, д’Артаньян. Вы уже ухитрились оказаться в центре какой-то опаснойинтриги…

– Могу вас заверить, я не прилагал к тому никакихусилий, – горестно вздохнул д’Артаньян. – Я всего лишь хотел проучитьэтих господ, Атоса и Портоса…

– Ну да. А кто-то увидел удобный случай через вашепосредство проучить нас… Вам следует быть осмотрительнее, мой юный друг.Подобные события имеют дурную привычку продолжаться и затягиваться…

– Куда мы едем?

– В Лувр.

– К кому?

– К его величеству.

– Вы шутите?!

– Ничуть, – сказал де Кавуа, усмехнувшись. –Вам повезло дважды, любезный д’Артаньян. Во-первых, его величество был вПариже, в Лувре, потому и удалось все проделать так быстро, а во-вторых, чтоважнее, король переживал очередной приступ неодолимой скуки, который знатокилатыни называют, помнится, ученым словом melancholie… Пребывая в подобномсостоянии, его величество бывает рад любой возможности развеять скуку… Так чтовы подвернулись как нельзя более кстати. Нашлись люди, которые поторопилисьдонести его величеству о злодейском нападении неких кардиналистов на мушкетеровде Тревиля… но были и другие, представившие положение дел в ином свете, болееблизком к истине.

– И короля заинтересовала моя скромная персона?

Де Кавуа доверительно понизил голос:

– По правде говоря, в приступе скуки его величество радлюбому событию, нарушающему хандру… Так что не ждите чересчур много от этойаудиенции. Но постарайтесь произвести на короля самое лучшее впечатление, какоетолько сможете.

"В Лувр! – восторженно и горделиво подумалд’Артаньян. – В Лувр! И прямо из Шатле! Кто же мои таинственныеблагодетели?"

– Вы, случайно, не знаете, где сейчас граф деРошфор? – спросил он, оживившись.

– Его нет в Париже.

– И где же он?

– Д’Артаньян, я к вам неплохо отношусь, но будьтелюбезны запомнить следующее, – непререкаемым тоном изрек де Кавуа. –Если графа нет в Париже, то, за редчайшими исключениями, только он сам игосподин кардинал знают, где он находится… и еще господь бог, конечно, но отецнаш небесный ни с кем не делится своим всеведением…

Возможно, кому-то из наших читателей, отличающихсяособенными монархическими убеждениями, покажется несколько печальным тотнесомненный факт, что д’Артаньян вошел в Лувр с малого подъезда, не испытываяни волнения, ни трепета перед аудиенцией у короля. Однако в оправдание нашегогероя стоит привести сразу несколько весьма, думается, весомых соображений.Во-первых, гасконцы не приучены трепетать перед кем бы то ни было. Во-вторых, вте времена меньшей свободы, но большей независимости, когда десятилетияоставались еще до правления Короля-Солнца, окончательно претворившего в жизньзаветы Ришелье по усмирению буйного дворянства, всякий дворянин считал королялишь первым среди равных, и не более того. В-третьих, трепет и преклонениеперед монархом сохранились разве что в глухой провинции, где королевская особа,так никем в жизни и не увиденная, порой являет собою лишь отвлеченную,блистающую идею. Д’Артаньян же успел, пребывая в кругу столичных гвардейцев изавзятых игроков, наслушаться достаточно, чтобы понять: этот король – лишьбледная тень своего великого отца, не совершивший в своей жизни ничего не точто выдающегося, но мало-мальски примечательного…

Сохранивший, по выражению остряка Бассомпьера, лишь половинупороков Валуа при том, что добродетелей Бурбонов он не сохранил вообще, корольЛюдовик Тринадцатый, его христианнейшее величество, по общему мнению, былнеблагодарен, скареден, жесток и пошл, поскольку убивал время на жалкие забавы,казавшиеся ему государственными делами. Единственно из скупости он самоличнопроверял ведомости дворцовых расходов, безжалостно вычеркивая те статьи, чтоказались ему разорительными. Все при дворе помнили недавний случай с супругойгенерала Коке и де Ла Вилльером. По традиции им всякий раз во время ихдежурства при дворе отпускались лакомства: первой – тарелка взбитых сливок,второму – блюдо бисквитов. Король, узнав о таком расточительстве, повелелнемедленно прекратить "эти излишества".