class="p1">— Я тоже этого хочу, очень. Надежда есть. Но мой разум говорит о том, что шанс совсем не большой.

— Надежда есть, и я верю, он найдет способ.

Мы просидели так около часа, поговорили на многие темы, выпили по кружке кофе и заварили еще. Я встаю из-за стола, отхлебнула горячего кофе, предлагаю начать готовить завтрак. Мы взяли с собой крупы, сахар и некоторые продукты, которые могут долго храниться. Когда завтрак готов, мы зовем всех к столу. Сонные дети выходят к нам, сын бежит, как всегда, первым, следом за ним идет Ваня, потом уже Настя. Остальные походят немного позже. После завтрака мы собираемся в Минск. В Минске нас встречает агент. Он рано утром уже занял очередь в кабинет, где оформляют временный вид на жительство. Дело в том, что сейчас процедура по получению документов упрощена, потому что страна заинтересована принять как можно больше беженцев. Правительство Белоруссии понимает, что их страна является местом для спасения многих людей. Самое интересное то, что одной их самых важных процедур является прохождение полиграфа. Это связано с тем, что в страну не хотят допустить агрессивно настроенных граждан. Если ты настроен тут жить, работать на благо страны, то ее двери открыты. Но если ты приехал с другими целями, тебя высылают обратно. Мы понимаем, что проведем здесь большую часть дня. Предстоит пройти несколько кабинетов. Агент помогает нам, он занял очереди везде и помогает правильно заполнять разные анкеты. Самое страшное то, что я не знаю, как оформи Ваню. Я не знаю, как правильно сформулировать ответы, чтобы никто не подумал, что я украла мальчика. Настала моя очередь для прохождения полиграфа. Я решаю говорить правду, говорить все так, как есть на самом деле. Как я и думала, все вопросы мне дались легко, но когда начались вопросы, которые касались Вани, я занервничала, их стало много, моя нервная система перестала справляться. Сотрудница, которая проводила опрос, попросила меня пройти с ней в другой кабинет. Она зашла первая, ее не было около десяти минут. Потом она пригласила меня зайти. Я зашла, в кабинете сидело пять человек, которые попросили меня успокоиться, не нервничать и отвечать на их вопросы. Все вопросы были связаны с Ваней. Я рассказала, что это ребенок из детского дома, которого меня попросили спасти и вывезти из страны. У него нет чипа и у него нет родителей или родственников, которые стали бы его искать. Я достала папку из детского дома, в которой были данные по Ване и по его родителям. Там были их свидетельства о смерти. По сути, эта папка, это все сведения о ребенке, которые хранились в детском доме. Мне ее дала директор. Меня попросили пройти в другой кабинет и еще раз пройти полиграф. Ко мне еще раз подключают полиграф, и я повторно отвечаю на вопросы, но сейчас я не нервничаю. Я уже спокойна и у меня есть надежда, что члены комиссии поняли, что у меня исключительно благие намерения в отношении мальчика. После окончания процедуры я выхожу в коридор, где меня просят подождать какое-то время. Я смотрю в окно и вижу, как родители сидят со всеми детьми на скамейке. Рядом с ними стоит наш агент и Оля. Я понимаю, что они уже закончили и ждут только меня. Очень долго никто не выходит, я начинаю нервничать. Я переживаю за Ваню, я понимаю, что ему с нами хорошо, я боюсь, что его отправят обратно и начинаю плакать. В этот момент ко мне выходит женщина из комиссии и говорит:

— Мы долго совещались. Мы приняли положительное решение по всем вашим членам семьи, но история с мальчиком оказалась запутанной. Нам нужно немного времени, чтобы решить, как поступить, потому что мальчик не является вашим ребенком. Он принадлежит государству. А это уже серьезный вопрос. Вам следует подождать. Приезжайте в это же время через два дня, заходите в этот кабинет мы сообщим вам о нашем решении. Она пожимает мне руку, кивает головой и заходит обратно. Я не могу поверить, что Ваню могут забрать. Я понимаю, что уже стала относиться к нему, как к своему сыну. Куда же мне бежать за помощью? Я встаю, резко открываю дверь, захожу обратно и долго прошу, умоляю оставить мальчика со мной. Я говорю, что по документам в России он нигде не числится, там у него никого нет, самое главное у него там нет будущего. Я рассказываю, как оберегала мальчика директор школы, говорю, что она ни за что на свете не выдаст никакой информации о мальчике. Я много чего говорю, но в один момент я понимаю, что просто захлебываюсь. Слезы текут, а я не могу уже внятно говорить. Меня выводит та же женщина в коридор, она приносит мне воды и говорит, что все будет хорошо, просит успокоиться и ехать домой. Я, качаясь, иду по коридору, нахожу там уборную и много раз умываю лицо холодной водой. Я не хочу, чтобы дети и родители видели меня в таком состоянии. После нескольких минут я выхожу на улицу, я понимаю, что дети устали, их надо везти спать. Мы приезжаем в мамин дом, кормим детей и укладываем спать. Только потом я рассказываю домашним о том, что произошло, и почему я вышла заплаканная. Я вижу, что они тоже обеспокоены, но я сама настолько нервничаю, что не совсем понимаю, что происходит вокруг. Вечером, родители предложили посмотреть за детьми, а я беру Олю, и мы едем на встречу в Минск к человеку, который продает мне сим-карту. По пути мы заезжаем на рынок, который находится в десяти минутах езды от нашего дома. Там мы покупаем свежий хлеб, домашнее молоко, сыр, овощи и едем домой. Около дома, я прошу Олю занести продукты в дом и дать мне некоторое время поговорить с мужем. Я вставляю сим-карту и звоню. Раздался первый гудок, он тут же взял трубку.

— Алло, привет. Это ты?

— Да, привет.

— Я сейчас перезвоню с другого номера.

Он положил трубку и через пару секунд раздался звонок с другого не знакомого мне номера. Я взяла трубку:

— Алло, кто это.

— Это я, я буду звонить с этого номера. Мне достали сим-карту, которая нигде не числится. Я думаю тот номер прослушивают. Как вы? Почему так долго не было вестей.

— Привет, прости, я никак не могла позвонить раньше. Я только сегодня встретилась с человеком, который продал мне сим-карту. Все хорошо, милый. Мы добрались, уже оформляем