— Вы сильны и смелы, — сказал он. — Я понял это сразу, когда мы впервые встретились. Вы выдержите.

Он повернулся и, хромая, вышел из комнаты; несколько минут спустя Сантэн услышала хруст гравия на подъездной дороге: это отъезжал «роллс» с шофером-зулусом.

* * *

На рассвете Сантэн была на холме над шато, сидела верхом на Нюаже и, когда пролетел утренний патруль, высоко поднялась в седле и помахала самолетам.

Маленький американец, которого Мишель называл Хэнком, летел первым. Он качнул крыльями и помахал ей в ответ, и она рассмеялась и еще раз помахала; слезы бежали по ее щекам, пока она смеялась. Эти слезы на холодном утреннем ветру казались на лице сосульками.

Они с Анной все утро хлопотали: снова закрывали зал, прикрывали мебель пыльными чехлами, упаковывали посуду и серебро. Втроем позавтракали на кухне тем, что осталось с вечера. Хотя Сантэн была бледна, под глазами у нее темнели круги и она едва притронулась к еде и вину, говорила она как обычно, обсуждала дела, которыми следовало заняться во второй половине дня. Граф и Анна с тревогой, но незаметно поглядывали на нее, не зная, как воспринять это неестественное спокойствие, и в конце трапезы граф не сдержался.

— Как ты, малышка?

— Генерал сказал, что я выдержу, — ответила она. — Я хочу доказать, что он прав. — Она встала из-за стола. — Через час приду помогать тебе, Анна.

Она взяла пучок роз, убранных из зала, и пошла на конюшню. Поехала на Нюаже вдоль дороги, и длинные колонны одетых в хаки людей, горбящихся под ранцами и оружием, окликали ее, она улыбалась и махала рукой, а они печально смотрели ей вслед.

Она привязала Нюажа к ограде кладбища и с охапкой цветов прошла к поросшей мхом стене церкви. Над семейным участком де Тири распростер ветви темно-зеленый тис, но недавно вспаханная земля была грязной и утоптанной, и могила походила на одну из овощных грядок Анны, только не такая прямоугольная и аккуратная.

Сантэн взяла из-под навеса в дальнем конце кладбища лопату и принялась за работу. Закончив, она разложила розы и отступила. Юбка у нее была грязная, и под ногтями грязь.

— Вот так, — довольно сказала она. — Так гораздо лучше. Как только найду каменщика, закажу могильный камень, Мишель. И завтра принесу свежие цветы.

* * *

Весь день она работала с Анной, без перерывов, не отвлекаясь от дел, и только в сумерках поехала на холм смотреть, как с севера возвращаются самолеты. Сегодня в эскадрилье не хватало еще двоих, и, возвращаясь, она горевала не только о Мишеле, но и об этих двоих.

После ужина, как только они с Анной перемыли посуду, Сантэн ушла в спальню. Она знала, что устала и должна поспать, но горе, которое она весь день сдерживала, сейчас, в темноте, обрушилось на нее, и она укрылась с головой, чтобы приглушить плач.

Но Анна услышала, потому что слушала.

Она пришла в своем кружевном чепце и ночной рубашке, со свечой в руке. Задула свечу, забралась под одеяло и обняла Сантэн, приговаривая, и не отпускала ее, пока та, наконец, не заснула.

На рассвете Сантэн снова была на холме. Дни и недели пошли повторяться, и она почувствовала себя беспомощной, в ловушке отчаяния и рутины. Эту рутину лишь изредка разнообразили какие-нибудь мелочи: дюжина новых SE5a в патрулях эскадрильи, еще в тусклой фабричной краске; их ведут пилоты, каждое движение которых говорит Сантэн, что они новички. А число ярко раскрашенных машин, которые она знала, с каждым днем уменьшалось. Колонны людей, оборудования и пушек, движущиеся по главной дороге мимо шато, становились все гуще, чувствовалось нарастающее напряжение, тревога, заразившие и троих обитателей шато.

— В любой день, — повторял граф, — может начаться. Вот посмотрите, прав ли я.

Потом однажды утром маленький американец сделал круг над холмом, где стояла Сантэн, далеко высунулся из кабины и что-то бросил. Это был небольшой пакет с прикрепленной приметной длинной, яркой лентой. Сверток упал за вершиной холма. Сантэн заставила Нюажа спуститься и нашла ленту, зацепившуюся за нижние ветви живой изгороди. Она достала ее, и когда Хэнк снова сделал круг, показала, что посылка доставлена. Он помахал и стал подниматься в сторону хребта.

В уединении своей комнаты Сантэн вскрыла пакет. В нем оказалась пара вышитых крыльев КВС и медаль в красном кожаном футляре. Она погладила блестящий шелк, на котором висел серебряный крест, а потом повернула его и прочла выгравированное имя Майкла и дату. Третьим предметом в бумажном конверте оказалась фотография. На ней, выстроившись крыло к крылу перед большим ангаром в Бертангле, широким полукругом стояла эскадрилья самолетов, а на переднем плане группой застенчиво улыбались фотографу пилоты. Безумный шотландец Эндрю стоял за Майклом и едва доходил ему до плеча; Майкл был в пилотке и сунул руки в карманы. Такой веселый и беззаботный, что у Сантэн сжалось сердце и она почувствовала удушье.

Она поместила эту фотографию в такую же серебряную рамку, что и снимок матери, и держала у кровати. А медаль и эмблемы КВС положила в шкатулку, где хранила драгоценности.

Теперь каждый день после полудня Сантэн проводила час на кладбище. Она выложила могилу красным кирпичом, который нашла возле навеса с инструментами.

— Только до тех пор, пока не найдем каменщика, Мишель, — объясняла она ему за работой, сидя на корточках. Сантэн обрыскала все поля и леса в поисках диких цветов — их она приносила ему.

По вечерам она проигрывала запись «Аиды» и разглядывала страницы атласа, где Африканский континент изображался в виде лошадиной головы, на которой преобладали пространства красного цвета — собственность империи. Или читала вслух английские книги — Киплинга или Бернарда Шоу, которые брала в спальне матери на втором этаже, а граф внимательно слушал и исправлял ее произношение. Никто не упоминал Майкла, но все помнили о нем каждую минуту; он казался частью атласа, и английских книг, и торжественных аккордов «Аиды».

Когда Сантэн убеждалась, что у нее совершенно не остается сил, она целовала отца и уходила к себе.

Однако стоило ей задуть свечу, как горе снова обрушивалось на нее. Через несколько минут неслышно открывалась дверь, входила Анна, обнимала ее, и все начиналось сначала.

Однажды ворвался граф. Он заколотил в дверь спальни Сантэн, разбудив их в те предутренние часы, когда силы человека почти иссякают.

— Что случилось? — сонно спросила Анна.

— Идем! — ответил граф. — Сами увидите.

Торопливо набросив платья на ночные сорочки, они прошли за ним в кухню и оттуда на мощеный двор. Здесь они остановились и удивленно воззрились на восточную часть неба: хотя луны не было, небо заливал странный, дрожащий оранжевый свет, как будто где-то за горизонтом Вулкан распахнул двери кузницы богов.

— Слушайте! — приказал граф, и они услышали как легкий ветер принес шуршание; казалось, сама земля под ногами дрожит, так силен этот далекий пожар.